хорошее видеть". <...>. Кроме того, вижу, что вы сама - из новых людей (в добром

смысле слова) - деятель и хотите действовать. Я очень рад, что познакомился с

вами хоть в письмах. Не знаю, куда меня пошлют на лето доктора; думаю, что в

Эмс, куда езжу уже два года, но, может быть, и в Ессентуки, на Кавказ; в

последнем случае хоть, может быть, и крюку сделаю, а заеду в Харьков, на

обратном пути. Я давно уже собирался побывать на нашем юге, где никогда не

был. Тогда, если бог приведет и если вы мне сделаете эту честь, познакомимся

лично.

Вы сообщаете мне мысль о том, что я в "Дневнике" "разменяюсь на

мелочи". Я это уже слышал и здесь. Но вот что я, между прочим, вам скажу: я

вывел неотразимое заключение, что писатель художественный, кроме поэмы,

должен знать до мельчайшей точности (исторической и текущей) изображаемую

действительность. У нас, по-моему, один только блистает этим, - граф Лев

Толстой. <...> Вот почему, готовясь написать один очень большой роман, я и

задумал погрузиться специально в изучение - не действительности собственно, я с

нею и без того знаком, а подробностей текущего. Одна из самых важных задач в

этом текущем, для меня, например, молодое поколение, и вместе с тем

современная русская семья, которая, я предчувствую это, далеко не такова, как

всего еще двадцать лет назад. Но есть и еще многое кроме того. Имея 53 года, можно легко отстать от поколения при первой небрежности. <...> Меня как-то

влечет еще написать что-нибудь с полным знанием дела, вот почему я, некоторое

время, и буду штудировать и рядом вести "Дневник писателя", чтоб не пропало

даром множество впечатлений.

Все это, конечно, идеал! Верите ли вы, например, тому, что я еще не успел

уяснить себе форму "Дневника", да и не знаю, налажу ли это когда-нибудь, так

что "Дневник" хоть и два года, например, будет продолжаться, а все будет вещью

неудавшеюся. Например: у меня 10-15 тем, когда сажусь писать (не меньше). Но

темы, которые я излюбил больше, я поневоле откладываю: места займут много, жару много возьмут (дело Кронеберга, например), номеру повредят, будет

неразнообразно, мало статей, и вот пишешь не то, что хотел. С другой стороны, я

слишком наивно думал, что это будет настоящий "Дневник". Настоящий

"Дневник" почти невозможен, а только показной, для публики. Я встречаю факты

и выношу много впечатлений, которыми очень бываю занят, - но как об ином

писать? Иногда просто невозможно. Например: вот уже три месяца, как я

получаю отовсюду очень много писем, подписанных и анонимных, все

сочувственные. Иные писаны чрезвычайно любопытно и оригинально, и к тому

же всех возможных существующих теперь направлений. По поводу этих всех

возможных направлений, слившихся в общем мне приветствии, я и хотел было

написать статью, а именно впечатление от этих писем (без обозначения имен) - а к

194

тому же тут мысль, всего более меня занимающая: "в чем наша общность, где те

пункты, в которых мы могли бы все, разных направлений, сойтись?" Но, обдумав

уже статью, я вдруг увидал, что ее, со всею искренностью, ни за что написать

нельзя; ну, а если без искренности - то стоит ли писать? Да и горячего чувства не

будет...

Вдруг, третьего дня, утром, входят ко мне две девицы, обе лет по 20,

входят и говорят: "Мы хотели с вами познакомиться еще с поста. Над нами все

смеялись и сказали, что вы нас не примете, а если и примете, то ничего с нами не

скажете. Но мы решили попытаться и вот пришли, такая-то и такая-то". Их'

приняла сначала жена, потом вышел я. Они рассказали, что они студентки

медицинской академии, что их там женщин уже до пятисот и что они вступили в

академию, "чтоб получить высшее образование и приносить потом пользу". Этого

типа новых девиц я не встречал (старых же нигилисток знаю множество, знаком

лично и хорошо изучил). Верите ли, что редко я провел лучше время, как те два

часа с этими девицами. Что за простота, натуральность, свежесть чувства, чистота

ума и сердца, самая искренняя серьезность и самая искренняя веселость!