Воскресенье, 7 июля (25 июня)

<...> Проиграв все, мы с Федей вышли из залы и отправились домой.

Дорогой я сказала: "Жалею, что я пошла с тобой, может быть, ты без меня и не

проиграл бы". Но Федя благодарил меня, говорил: "Будь благословенна ты, 74

дорогая моя Аня; помни, если я умру, что я говорил тебе, что благословляю тебя

за то счастие, Которое ты мне дала"; что выше этого счастия ничего для него не

может быть, что он меня недостоин; что бог уже слишком наградил его мною, что

он каждый день обо мне молится и только боится, чтобы все это как-нибудь не

изменилось. Говорил, что теперь я люблю и жалею его, но когда любовь моя

пройдет, то все переменится. Я же думаю, что ничего этого не будет, и мы всегда

будем так же горячо любить друг друга.

Среда, 10 июля (28 июня)

<...> За чаем Федя мне рассказал свой визит к Тургеневу. По его словам, Тургенев ужасно как озлоблен, ужасно желчен и поминутно начинает разговор о

своем новом романе. Федя же ни разу о нем не заговорил. Тургенева ужасно как

бесят отзывы газет: он говорит, что его изругали в "Голосе", в "Отечественных

записках" и в других журналах. Говорил еще, что дворянство под

предводительством Феофила Толстого хотело его выключить из дворянства

русского, но что этого как-то не случилось. Но прибавил, что "если б они знали, какое бы этим они доставили мне удовольствие" {7}. Федя, по обыкновению, говорил с ним несколько резко, например, советовал ему купить себе телескоп в

Париже, и так как он далеко живет от России, то наводить телескоп и смотреть, что там происходит, иначе он ничего в ней не поймет. Тургенев объявил, что он, Тургенев, реалист, но Федя говорил, что это ему только так кажется. Когда Федя

сказал, что он в немцах только и заметил что тупость да, кроме того, очень часто

обман, Тургенев ужасно как этим обиделся и объявил, что этим Федя его кровно

оскорбил, потому что он сделался немцем, что он вовсе не русский, а немец. Федя

отвечал, что он этого вовсе не знал, но что очень жалеет об этом. Федя, как он

говорил, разговаривал все больше с юмором, чем еще больше сердил Тургенева, и

ясно выказал ему, что роман его не имел успеха. Расстались, впрочем, они

дружески, и Тургенев обещал дать книгу. Странный это человек, чем вздумал

гордиться, - тем, что он сделался немцем? Мне кажется, русскому писателю не

для чего бы было отказываться от своей народности, а уж признавать себя немцем

– так и подавно. И что ему сделали доброго немцы, между тем как он вырос в

России, она его выкормила и восхищалась его талантом. А он отказывается от нее, говорит, что если б Россия провалилась, то миру от этого не было бы ничего

тяжелого. Как это дурно со стороны русского - говорить таким образом! Ну, да

бог с ним, хотя я знаю, что Федю разговор с Тургеневым ужасно как рассердил и

взволновала эта подлая привычка людей отрекаться от родного. <...> {8}

Четверг, 11 июля (29 июня)

<...> Пришла Мари и принесла карточку Тургенева, который приехал в

карете и, спросив ее, здесь ли мы живем, велел передать эту карточку. Вероятно, он не хотел зайти сам, чтоб не говорить с Федей, ну а долг вежливости нельзя

было не отдать. Да и странно: кто делает визиты в десять часов утра - разве это

только по-немецки, да и то как-то странно. <...>

75

Пятница, 12 июля (30 июня)

<...> Меня даже смех берет, когда я вижу, что он отправляется за

покупками и приходит нагруженный свечами или сыром. Он очень любит

хлопотать, заваривать чай и даже, как видно, делает это с удовольствием. Он

очень, очень милый человек, мой муж, такой милый и простой, и как я счастлива.

<...>

Суббота, 13 июля (1 июля)

<...> Сегодня, когда Федя много выиграл, его встречает Гончаров

{Знаменитый писатель. (Прим. А. Г. Достоевской.)}, который вздумал

пофанфаронить и показать, что он здесь не играет, а так только, а поэтому он