1881 года, кажется - накануне крещенья. В типографии Гоппе, где я тогда

занималась, в этот день было мало работы, мне нездоровилось, и меня отпустили

домой раньше обыкновенного. На Вознесенском только что начали зажигать

фонари. Вокруг, на улицах, была обычная шумная сутолока и обычные лица

попадались навстречу - торговый, рабочий люд, мастеровые, нищие, разного рода

и вида падающие и упавшие... От этих улиц на меня всегда как будто веяло

пороком и преступлением. В этих огромных и грязных домах-муравейниках,

128

казалось, все было грязно: и стены снаружи, и люди - внутри... Этот воздух

отбросов и плесени отравлял как будто и душу и тело... И нездоровые страсти, и

губительные мечты должны были зарождаться здесь, на этих улицах нищеты,

порока и преступления.

Вся эта местность - Сенная, Мещанские и Большая Садовая - всегда

напоминала мне самые мрачные страницы из мрачных романов Достоевского. На

праздниках, на свободе, я прочла его "Кроткую", этот рассказ, который он назвал

"фантастическим", хотя сам считал его "в высшей степени реальным", - и мне как-

то особенно думалось теперь об этой "Кроткой" и о самом Достоевском... И вдруг, за несколько шагов перед собой, в этой убогой, невзрачной толпе, я различила

знакомую фигуру - тщедушную и широкоплечую - в недлинном меховом пальто.

Та же мерно тяжелая, неспешная поступь, как будто с кандалами на ногах... То же

единственное в своем роде лицо, лицо - точно ткань из душевных движений... Те

же глаза, неподвижно устремленные на меня...

Я внутренне вздрогнула. "Неужели это Достоевский? И неужели он узнает

меня? И сейчас остановится и заговорит, как, бывало, на Невском!.."

Он остановился подле ярко освещенной витрины с детскими книгами; но,

рассматривая книги, он, как мне показалось, искоса оглядывался назад, точно

выжидая, когда я к нему подойду.

Я подошла к витрине с нотами - рядом, в другом окне, и украдкой

взглянула в его сторону, все еще не уверенная, что это был он.

Он повернулся ко мне лицом, - и сомнения больше не было: это был

Федор Михайлович. И он смотрел на меня с легкой улыбкой, как бывало, когда

мы встречались на Невском, между Лиговкой и Владимирской.

Мне так хотелось подойти к нему, услышать опять его голос, сказать ему,

как глубоко я теперь его понимаю и как много он мне сделал добра... Я

чувствовала себя его ученицей, обязанной ему моим нравственным миром, моей

духовной свободой!.. Но робость и гордость точно заковали меня. И я прошла

мимо него, не сказав ни слова,

А три недели спустя после этой встречи мне привелось прочесть в

корректуре, что Достоевского уже нет в живых! Не хотелось даже верить глазам -

так это было нежданно! Я рвалась на первую панихиду, чтобы взглянуть еще раз

на дорогие черты... но я была в то время очень больна, не выходила из дому, - и

ни видеть усопшего, ни проводить его до могилы мне так и не удалось. <...> ВС. С. СОЛОВЬЕВ

Всеволод Сергеевич Соловьев (1849-1903) - писатель, сын известного

историка С. М. Соловьева и старший брат философа и поэта Вл. Соловьева.

Окончил в 1870 году юридический факультет Московского университета.

С 1864 года Вс. Соловьев помещал свои стихи в различных московских

изданиях ("Пчела", "Московские ведомости", "Русский вестник"), а затем, переехав в Петербург, печатался в "Заре" и "Вестнике Европы".

129

Познакомившись с Ф. М. Достоевским, Вс. Соловьев напечатал несколько

стихотворений в "Гражданине" (см. N 46 и 51 за 1873 г.). Во второй половине 70-х

годов вел критический отдел в "С.-Петербургских ведомостях", а затем в

"Русском мире". С 1876 года он становится главным образом романистом, автором многочисленных, популярных в свое время исторических романов и

повестей ("Княжна Острожская", "Наваждение", "Сергей Горбатов", "Цветы

бездны" и др.).

Вс. Соловьев познакомился с Достоевским в начале января 1873 года. 31

января в письме к С. А. Ивановой Достоевский писал о Соловьеве: "Я с ним

недавно познакомился, и при таких особенных обстоятельствах, что не мог не