пускай свяжет сердце их узлом чистых, вечных наслаждений, познакомит их с

блаженством земного и небесного рая -- и тогда пусть отделит одно существо от

другого, чтобы препоручить его опасностям брани, на защиту милой!

Тот смело, с бодрой силой

На все великое летит!

Нет страха, нет преграды!

Чего, чего не совершит

Для сладостной награды?..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Отведай, враг, исторгнуть щит,

Рукою данный милой!..

Святой обет на нем горит:

Т_в_о_я_ и за могилой!

И умереть приятно за ту, с которою нам так сладостна была жизнь!

Когда ж предел наш в битве пасть,

Погибнем с наслажденьем!

Из строфы: Доверенность к Творцу -- и следующей за нею можно

составить прекрасный военный катехизис. Строфа: Но светлых облаков гряда --

самая картинная!2 Нельзя изобразить живее восход зари, час перед битвою, звук

вестового перуна, тревогу в стане; невозможно лучше приготовить сердце к

томной безвестности будущего жребия нашего -- жребия, который развяжет на

кровавом поле узел нашей жизни и счастливейших ее мечтаний.

Время и место не позволяют мне разобрать все красоты Певца; они

бесчисленны! труд сей принадлежит постоянному обитателю мирного кабинета.

Довольно сказать, что "Певец во стане русских" сделал эпоху в русской

словесности и -- в сердцах воинов!

В. А. Жуковский прибыл теперь в Вильну с главною квартирою3; делив с

защитниками Отечества все трудности нынешней войны, он делит с ними здесь и

славу. Мне сказывали, что он был опасно болен, но что молитвами Муз и

попечениями их лучший цветок Парнаса оживает.
– - Чего не делает слава? Целая

страна, целый народ плачут у болезненного одра великого человека, между тем

как холодный долг роет каждый день могилы людей безвестных, и путник с

равнодушием мимо их проходит!

1815

Дерпт, 9 марта. <...> Незабвенна будет для меня беседа, составленная

мною для известного нашего литератора А. Ф. Воейкова, -- беседа, в которой дети

Марсовы угощали по-своему русского поэта. Зато как часто, как приятно угощал

нас по-своему же Александр Федорович и на кафедре, на которой ходили его

слушать наши генералы и простые офицеры4, и в кругу его любезного почтенного

семейства, где дарили нас ласками, приязнью, равнявшеюся даже с красотой

стихов самого Жуковского (которого любят здесь -- и везде читают). Записан в

сердце моем день, когда я узнал и сего скромного, несравненного Певца нашего --

Поэта, коего гению поклонялся я с самого малолетства! <...>

Дерпт, 12 марта. В пребывание мое здесь В. А. Жуковский и А. Ф.

Воейков изъявили желание иметь Историю города сего, достойного примечания

по месту, занимаемому им в летописях наук и политики. Я трудился тогда над

сею Историею; но хотя и обещались сии знаменитые литераторы быть

снисходительными, я не смел показать им трудов моих, по робости, свойственной

молодым писателям, не надеющимся на знания и способности свои. <...>

Комментарии

Иван Иванович Лажечников (1792--1869) -- писатель, автор исторических

романов "Последний Новик", "Ледяной дом". Участник Отечественной войны

1812 г. и заграничных походов русской армии, он передал свои впечатления от

увиденного в "Походных записках русского офицера", вышедших в 1820 г.

Воспоминания Лажечникова -- живой и непосредственный отклик на

происходящее. Точно датированные записи превращают это произведение в

путевой дневник, но вместе с тем эмоциональный их стиль передает энтузиазм

молодого человека. Подвиг Жуковского -- Певца во стане русских воинов -- во

многом стимулировал интерес Лажечникова к истории. Не случайно и позднее

мир поэзии Жуковского оживает в исторических романах Лажечникова. Так,

текст "Последнего Новика" насыщен цитатами из "Орлеанской девы"

Жуковского. В "Ледяном доме" -- цитаты из "Светланы", "Мщения", "Голоса с

того света", в "Басурмане" -- отзвуки "Сказки о царе Берендее...", "Громобоя". О

немногих личных встречах писателей можно узнать из воспоминаний