близким знакомым В. П. Тургеневой. Возможно, он привозил в 1814 г. поэта в

Спасское, так как именно к этому времени относятся их тесные дружеские

отношения. Его упоминает Жуковский в конце "Послания к А. А. Плещееву" от

14 октября 1814 г., о нем как о добровольном переписчике долбинских

стихотворений говорит в письмах (ПЖкТ, с. 130, 132, 134). В 1818 г.,

ходатайствуя об устройстве его на службу, Жуковский замечает: "...вообще он

благородный человек и стоит твоего дружеского покровительства" (там же, с.

189).

5 Сохранилось письмо Губарева Жуковскому от 4 июля 1835 г., где

говорится: "Благодарю Вас усердно за... подарок Вольтера; -- я один в сем мире

чувства истинного уважения к Вам сохраню до гроба" (ИРЛИ, 28024/СС16. 70.

Цит. по: Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т.: Сочинения. М., 1983. Т.

11. С. 362; коммент. Л. Н. Назаровой).

В. А. Соллогуб

ИЗ "ВОСПОМИНАНИЙ"

<...> Другой наш преподаватель, и преподаватель тоже весьма

симпатичный, был наш учитель русского языка [П. А.] Плетнев, впоследствии

ректор Петербургского университета и издатель "Современника". Петр

Александрович был человек высокого роста, крепко сложенный и приятной

наружности. Он был другом Жуковского и приятелем Пушкина. Этим различием

и определяется характер Плетнева. Тихая мечтательность творца "Светланы" была

ближе к его природе, чем страстность величайшего нашего поэта. Плетнев

говорил тихо, как будто бы стыдливо. Жуковский был самоувереннее и по своей

тогдашней знаменитости литературной, и по своему положению при дворе. Но

душа Жуковского, как и душа Плетнева, были, так сказать, прозрачные,

хрустальные. От них как будто веяло чем-то девственным, непорочным <...>

<...> Тут он [Пушкин] прочитал мне всем известное письмо к

голландскому посланнику1. Губы его задрожали. Глаза налились кровью. Он был

до того страшен, что только тогда я понял, что он действительно африканского

происхождения. Что мог я возразить против такой сокрушительной страсти? Я

промолчал невольно, и так как это было в субботу (приемный день кн.

Одоевского)2, то поехал к кн. Одоевскому. Там я нашел Жуковского и рассказал

ему про то, что слышал. Жуковский испугался и обещал остановить отсылку

письма3. Действительно, это ему удалось: через несколько дней он объявил мне у

Карамзиных, что дело он уладил и письмо послано не будет. Пушкин точно не

отсылал письма, но сберег его у себя на всякий случай. <...>

<...> Отличительным свойством великих талантов бывает всегда уважение

к настоящему или даже мнимому превосходству. Гоголь благоговел перед

Пушкиным, Пушкин перед Жуковским. Я слышал однажды между последними

следующий разговор. "Василий Андреевич, как вы написали бы такое слово?" --

"На что тебе?" (надо заметить, что Пушкин говорил Жуковскому вы, а Жуковский

Пушкину ты)4. "Мне надобно знать, -- отвечал Пушкин, -- как бы вы написали".
– -

"Как бы написали, так и следует писать. Других правил не нужно".

Жуковский был типом душевной чистоты, идеального направления и

самого светлого, тихого добродушия, выражавшегося иногда весьма оригинально.

Возвратившись из Англии5, где он восхищался зеленеющими тучными

пастбищами, он говорил с восторгом: "Что за край! Вот так и хочется быть

коровой, чтоб наслаждаться жизнью". Когда в 1837 году сгорел Зимний дворец,

половина, на которой жил Жуковский, уцелела каким-то чудом. Жуковский был

этим очень недоволен и, возвратясь в свою комнату, обратился к ней с досадой:

"Свинья, как же ты-то смела не сгореть!"6 Жуковский был очень дружен с

Плетневым, и по их протекции Гоголь получил место при Петербургском

университете7, но, кажется, прочитал только две лекции. <...>

Комментарии

Владимир Александрович Соллогуб (1813--1882) -- граф, писатель,

мемуарист. Учился в Дерптском университете, с 1835 г.
– - чиновник особых

поручений при министерстве внутренних дел, постоянный посетитель

великосветских салонов Петербурга; в салоне Карамзиных завязал литературные

знакомства с Пушкиным, Жуковским, Вяземским, Баратынским, А. И.