«Уже часто было замечено, что «Кёльнская газета» все то, что союзный канцлер делает или не делает в политике, старалась объяснять личными мотивами, личными симпатиями и антипатиями, расположениями или нерасположениями, и мы встречаем теперь новый пример этого ничем не оправдываемого мнения. Почему является постоянно подобное подозрение, для нас непонятно. Мы знаем только, что между канцлером Северо-Германского союза и имперским канцлером Австро-Венгрии не существует никакого личного раздражения и что до 1866 года, когда они находились в более частых личных сношениях, как это подтверждал граф Бисмарк в северогерманском рейхстаге, они вполне дружелюбно относились друг к другу. С тех пор между ними не могло возникнуть какого-либо нерасположения частного характера уже потому, что с того времени между ними не было частных сношений. Если же они в качестве государственных людей занимали враждебные позиции относительно друг друга, то причина этого ясна для всех. До настоящего времени они были представителями различных политических систем, пытались осуществить различные политические принципы, между которыми трудно найти точки соприкосновения, хотя, быть может, это и не совсем невозможно. В этом и заключается объяснение того, что «Кёльнская газета» выводит из личных мотивов, управляющих, впрочем, мыслями и действиями союзного канцлера несравненно менее, чем у кого бы то ни было из современных государственных людей. Рядом с этим следует заметить, что граф Бисмарк относительно способностей сопротивления Парижа не только не глубоко, но и вовсе не обманулся, как говорит эта рейнская газета в перепечатке из венской. Его никогда об этом не спрашивали, но он уже несколько месяцев назад, как нам известно из достоверных источников, считал взятие города делом трудным и был против обложения его до падения Меца».

Вечером в канцелярии читал акты и, между прочим, интересные сообщения из Баварии. Далее составил указания, касающиеся Эльзаса, со следующею основною мыслью: в настоящее время задача состоит не в том, чтобы уменьшить бедствие страны и по возможности примирить население с предстоящим слиянием с Германией; напротив, то, о чем мы должны более всего заботиться теперь, есть споспешествование целям войны, заключающимся в скором заключении мира и сбережении войск. В силу этого все французские чиновники, которые не отдадут себя в наше распоряжение, а также и судьи, не желающие исполнить своих обязанностей под нашим управлением, должны быть высланы вовнутрь Франции. По тем же причинам не следует уплачивать пенсионерам их пенсий; они могут обратиться в Бордо и, вероятно, в этом положении будут больше желать мира.

В десять часов вечера послали телеграмму, извещавшую об успехе первой армии против подвижной гвардии и вольных стрелков. После одиннадцати часов меня опять призывали к шефу. Потом сообщил о неправильном взгляде на события, совершающиеся перед Парижем, высказанном в «Kreuz-Zeitung».

По-видимому, газета держится мнения, что дело уже идет об обстреливании самого города. Но это неверно, и известия газеты, вообще достойные доверия, на этот раз грешат недостаточным знанием топографии Парижа. Прежде всего нам предстоит иметь дело с фортами, которые значительно удалены от города. Обстреливать город через эти форты было бы таким же трудным делом, если бы кто-либо предпринял с Мюггельсбергена у Кёпника и с возвышенностей Шпандау, предполагая только, что там форты такой же величины и силы, как Шпандау, бомбардировать Берлин, пуская снаряды над этими фортами. Сперва мы должны взять форты и потом уже обстреливать сам город. До этого времени для наших выстрелов доступны только предместья или такие части города, обстреливание которых не может нам принести большой пользы.

После десяти часов, когда я внес последние заметки в мой дневник, почти до одиннадцати часов дружно гремели выстрелы с Мон-Валерьяна или с канонерок.

Суббота, 31-го декабря. У нас уже почти все переболели. Я сам начинаю чувствовать утомление, и было бы полезно, если бы я ночную работу, которую употребляю на дневник, сократил или даже совсем прервал дня на два. Сильный холод, от которого камин мало защищает, также не дает засиживаться далеко за полночь.

Гамбетта и его товарищи в Бордо все самовластнее выступают в качестве диктаторов. Едва ли даже империя, с произволом которой они боролись прежде, так деспотически игнорировала законодательные постановления или так самодержавно устраняла их, как это делают названные республиканцы чистейшей воды. Мы только что узнали, что господа Кремье, Гамбетта, Глэ-Бизуен и Фуришон относительно прежних распоряжений 25-го декабря издали следующий декрет: «Генеральные советы и советы округов распускаются, а также и департаментские комиссии там, где они учреждены; генеральные советы будут замещены департаментскими комиссиями, которые должны состоять из такого количества членов, сколько кантонов в департаменте; они будут учреждаться правительством по предложению префекта». Без сомнения, это не может касаться тех местностей, которые мы занимаем. Я отсылаю этот декрет для напечатания в «Монитере».

Понедельник, 2-го января. Утомление и страдания от холода продолжаются. Шеф все еще нездоров, так же как и Гацфельд и Бисмарк-Болен. Гамбеттовская война à outrance будет теперь вестись с помощью арабских вольных стрелков. Интересно знать, что скажет г. де Шадорди, который недавно выставлял нас варварами перед великими державами, когда прочтет статью в «Jndependance Algerienne», которая объясняет этим диким ордам, что дозволено на войне, и старается им внушить понятие о том? Различные французские газеты высказывают открытое одобрение этой статье: по крайней мере они прямо перепечатали эту омерзительную статью, не прибавив ни одного слова порицания, а если они этого не сделали, значит, они рассчитывали и на сочувствие читателей. Мы ее отмечаем как указание точки, до которой дошла ненависть большинства наших противников. Ярость африканского журналиста, разделяемая и его французскими коллегами, выражена следующим образом:

«Минута наступила. Каждая из наших провинций должна выставить десять гумов по двести человек в каждом! Их начальниками будут каиды и офицеры арабских управлений. Эти гумы, как скоро они будут готовы к выступлению, должны быть направлены в Лион и там должны нести службу летучих стрелков и разведчиков, которая так плохо исполняется нашей легкой кавалерией. Первой задачей их должно быть истребление улан или наведение на них панического страха, отрезав нескольким из них головы. Разделенные на две или три группы, в состав которых должны войти офицеры и унтер-офицеры, говорящие по-немецки, эти храбрые сыны степей должны устремиться на великое герцогство Баденское, где они должны сжечь все деревни и зажечь все леса, что в настоящую минуту, когда сухие листы покрывают землю, вовсе не трудно. Шварцвальд осветит своим пламенем долину Рейна. Затем гумы проникнут в Вюртемберг, где также все предадут опустошению. Разорение стран, союзных с Пруссией, без сомнения, повлечет за собою гибель и падение последней.

Гумы не должны брать с собою ничего, кроме патронов. Они везде найдут то, что им нужно для продовольствия. Если у них есть на несколько дней провианту и других припасов, они будут жечь города и деревни. Мы скажем этим храбрым сынам пророка: мы знаем вас, мы ценим ваше мужество, мы знаем, что вы энергичны, предприимчивы и необузданны. Идите и рубите головы, чем более вы их отрубите, тем выше будет наше уважение.

Когда пронесется известие о вторжении этих африканцев в неприятельскую область, по всей Германии распространится общий ужас и прусские солдаты раскаются, что оставили свою страну, в которой их жены и дети должны расплачиваться теперь за вину своих мужей и отцов. Оставим всякое милосердие! Оставим всякое чувство человечности! Никакой пощады, никакого сострадания этим новейшим гуннам! Только вторжение в Германию может вынудить быстрое снятие осады Парижа. Гумы будут на высоте своей задачи. Достаточно, если мы ослабим им узду и скажем: убийство, грабеж, поджог !»

Автор этой статьи очень мил. Он делает премилые предложения, и мне в особенности нравится то, что, говоря об убийствах, грабежах и поджогах, он желает, чтобы этими дикарями, призываемыми на помощь, предводительствовали французские офицеры. И такие гумы, кажется, действительно прибыли во Францию, по крайней мере нам уже приходилось читать о вступлении отрядов войск из Африки.

Вторник, 3-го января. Мысль, что растянутость германского войска на севере и на юго-западе представляет некоторую опасность и что было бы желательно большее сосредоточение его, как я заметил, находит себе защитников во многих местах. Прежде всего в венской «Presse» из-под пера специалиста вышло разъяснение того, насколько сплочение наших войск, находящихся во Франции, является необходимым, если мы желаем избежать раздробления и связанного с ним ослабления наших наступательных сил. Автор имеет в виду концентрацию наших войск в круге на 15 или на 20 миль около Парижа. Французские войска, могущие наступить с запада и с севера с целью освобождения города от осады, встретятся здесь со всеми силами германских армий и будут ими раздавлены и рассеяны. Даже всех гигантских сил, беспрерывно прибывающих из Германии, по мнению нашего автора, недостаточно, чтобы разрешить одновременно все военные задачи, предстоящие немцам. Желание привести быстро их все к концу должно вести к рассеянию войск, связанному со всевозможными опасностями, и это зло является еще значительнее ввиду того, что далекие переходы в суровое зимнее время ослабляют и изнуряют людей. Эта статья далее предостерегает от отдаленных военных действий вроде движений на Гавр и Лион и рекомендует устройство укрепленных лагерей на известном расстоянии от Парижа, а также разрушение железных дорог вне окружности этих лагерей, так чтобы еще незанятые нами части Франции на окраинах сообщались между собою только морем.