– Неотложное дело, Ваше Высокоблагородие. Прошу Вас выслушать нас.

Кошелев, в растерянности, посмотрел на Заволокова и произнёс:

– Заходите, заходите все. Что случилось?

– Ваше Высокоблагородие, – в разнобой, почти одновременно, стали говорить все.

Кошелев улыбнулся:

– Господа офицеры, прошу говорить по одному и по существу.

Тымченко сделал шаг вперёд и уже быстро и чётко доложил:

– Ваше Высокоблагородие, господин полковник! Вины Алексея, сотника Каледина, в случившемся нет. Мы все – свидетели произошедшего и поручаемся перед Вами своей честью, что иного выбора у сотника Каледина просто не было. Он защищал свою честь.

И от имени присутствующих офицеров просим Вас взыскать с подлинных виновников, а не с сотника Каледина.

И уже без запинки, чётко изложил все обстоятельства случившегося, не преминув выразить восхищение мастерством владения оружием своего друга по училищу:

– Никаких шансов, Ваше Высокоблагородие, у Царевского не было. И если бы не великодушие сотника Каледина, он был бы, с неотвратимостью, убит.

Кошелев обратился к остальным офицерам:

– Кто думает по-иному?

– Мы все, – раздались дружные голоса, – подтверждаем показания хорунжего Тымченко. И готовы поручиться за сотника Каледина.

– Алексей – невиновен, – вновь раздались дружные выкрики.

Через минуту Кошелев обратился к Заволокову:

– Хрисанф Кириллович, прошу Вас, как председателя суда чести офицеров, сегодня же расследовать все обстоятельства дела и доложить мне рапортом.

У господ офицеров, бывших свидетелями произошедшего, в том числе и у Царевского, Жиленко – возьмите письменные объяснения.

– А у Каледина? – спросил посуровевший Заволоков.

– А Каледин, Хрисанф Кириллович, сейчас сам рапорт принесёт. Устно он мне уже доложил.

Заволоков даже крякнул от удовлетворения:

– И тут, мальчонка, верен себе. Молодец. Хвалю.

Кошелев поморщился от досады:

– Хвалить, Хрисанф Кириллович, не за что. Порядочный офицер по-иному поступить не имеет права.

И тут же резко бросил:

– Все свободны, господа офицеры.

Офицеры вышли.

Кошелев, оставшись в кабинете один, долго мерил его шагами из угла в угол. Затем, успокоившись, погрузился в неотложные полковые дела.

Завтра предстояло ехать в штаб корпуса, где генерал Шаповалов проводил совещание по вопросу подготовки к осенним манёврам и он знал, что неприятности для него только начинались.

Заволоков появился у него к обеду, тяжело отдуваясь, весь красный и взволнованный:

– Так что, Юрий Алексеевич, Ваше Высокоблагородие, перебеседовал со всеми. Вот – рапорта всех. И рапорт Царевского, который просит отставить его от службы.

И рапорт Каледина – свою вину не отрицает, но, вот же упрямец – так и пишет, Юрий Алексеевич, что в подобных обстоятельствах, случись они снова, поступит точно так же.

– Вы только посмотрите, – и он достал из папки рапорт Каледина, написанный аккуратным почерком, на трёх страницах и прочитал выдержки из него:

«Попранная честь, Ваше Высокоблагородие, должна быть защищена немедленно. В противном случае – такому офицеру не место в русской армии и он представляет угрозу для самого её существования, как гаранта Величия, Единства и Неделимости Отечества.

Готов понести любое наказание, но о свершившемся не жалею, ни в чём не раскаиваюсь и вины за собой не значу».

– Вот характер, скажу я Вам, Ваше Высокоблагородие, – перешёл он от волнения на официальный тон.

Заволокова, при чтении этих строчек, даже пот прошиб, который он стал усердно вытирать носовым платком.

– Что будем делать, Юрий Алексеевич?

– Гордиться будем, Хрисанф Кириллович, что в русской армии есть такие офицеры. А полку нашему честь, что именно у нас и служит один из них.

И тут же повелительно:

– Рапорту Царевского дать ход. Давайте, я его подпишу. Завтра же сам доложу всё командиру корпуса и начальнику дивизии.

И тут же добавил:

– Каледина я ему не отдам так просто. До Государя, если будет нужно, дойду.

И при этих словах он даже повеселел:

– Царевского, моим приказом, от должности освободить. До решения вопроса – объявить ему о домашнем аресте.

На Жиленко – представить документы на увольнение со службы. Давно напрашивается, да я мягкотелость проявил.

Каледина – Вы, уж, голубчик, Хрисанф Кириллович, распушить тоже, чтобы думал впередь о том, что может судьбу свою сломать. А потеря такого офицера, полагаю, есть потеря государственная. Недопустимая.

Всё, на этом ставим точку. Коль ни прискорбно событие, но полк не оставишь. Его проблемы многограннее и значимее, нежели даже судьба одного человека, пусть и несомненных достоинств.