Шрифт:
.— Вас, Полиевкт Харлампиевич, спрашивают... — как бы между прочим сказал Юзич.
С Хлебонасущенского хмель и благодушие как рукой сняло.
— Кто? — испуганно спросил он. Юзич усмехнулся.
— Да чего вы испугались? Нервы нужно лечить! Дама спрашивает... Даже две дамы... Да вы ее знаете... Княжна Анна...
— Какая княжна? Нет у меня таких знакомых... Скажи, ушел.
— Ну как же я скажу, что вы ушли, когда я только что сказал, что вы здесь?.. Как — ушли, куда ушли? Дама, между прочим, из высшего света. Говорит, неотложное дело к вам. Я бы на вашем месте полюбопытствовал...
— Не пойду, — наотрез отказался Хлебонасущенский.
— Ну, как знаете... Пойду доложу, — Юзич пошел к двери.
— Подожди. Ты сказал — две дамы... Вторая кто? — остановил его Хлебонасущенский.
— Вторую я не знаю. Монашенка с виду, а там, Бог ее знает...
Хлебонасущенский заметался по кабинету.
— Откуда они узнали, что я здесь? Почему пришли именно сегодня? Это ты, Юзич, за ними послал? Отвечай!
— Полиевкт Харлампиевич! Эк вас занесло... В жизни и не такие совпадения случаются... Ну, сами посудите, когда бы я успел такое проделать... Смешно, право.
Хлебонасущенский и сам понял, что переборщил... Он слегка успокоился, виновато подошел к Юзичу:
— Ты меня, любезный, прости, Христа ради... Погорячился я...
— Обидно такое слушать... Ну, да ладно... Так выйдете к дамам или нет? — с видом оскорбленной добродетели спросил Юзич.
— Ну, ладно. Пойдем. Черт бы их побрал, этих дам. Все несчастья от них.
Они вышли в общий зал: впереди Юзич, за ним на некотором
расстоянии — Хлебонасущенский.
Юзич подвел Полиевкта Харлампиевича к столику, за которым сидели Анна и Устинья. Хлебонасущенский не узнал княжны Анны, он видел ее всего один раз, да и то мельком, в суматохе; Устинью же он раньше не встречал вовсе.
— Вот это и есть тот, кто вам нужен... Полиевкт Харлампиевич, — представил дамам Хлебонасущенского Юзич.
— Чем могу служить? — спросил Полиевкт Харлампиевич.
Анна и Устинья молча смотрели на него. Глаза Устиньи горели таким дьявольским огнем, такой поток ненависти лился из них на Хлебонасущенского, что даже Юзичу стало не по себе, и он на всякий случай зашел Устинье за спину, чтобы вмешаться в случае ее непредвиденного поведения.
Хлебонасущенский, разогретый несколькими рюмками водки, не обратил внимания на Устинью. Его привлекла странная нездешняя женщина, одетая с изысканной простотой.
— Сядьте, — приказала Анна, и Хлебонасущенский покорно опустился на краешек стула.
— Меня зовут Чуха... Слышали когда-нибудь такую кличку?
— Чуха?!— удивился Хлебонасущенский. — Изволите шутить, ваша светлость... Я в свою жизнь светских людей повидал... Какая ж вы Чуха?..
— А это — Устинья Кротова. Вы ее знаете, — продолжала Анна.
Хлебонасущенский мельком глянул на Устинью.
— Ошибочка, ваша светлость. Не имел чести...
— Она вдова Григория Кротова, которого вы убили две недели назад на Узком мосту в городе Саратове. Вам он был известен под кличкой Чернявый.
Хлебонасущенский побледнел, он с тоской посмотрел на Юзича.
— Что ж ты, братец? — тихо сказал он. — Не знаю я никакого Чернявого. Напраслину на меня возводите...
— Ну, Чернявого, положим, вы знали, Полиевкт Харлампиевич. Я его вам рекомендовал когда-то... Запамятовали? — вмешался Юзич.
— Ну, и что из этого следует? — огрызнулся Хлебонасущенский. — Прошу прощения, тороплюсь... Неотложные дела...
Полиевкт Харлампиевич сделал попытку приподняться, но Устинья остановила его.
— Сядь! Ты теперь живи в страхе, — тихо проговорила она. — Я тебя везде сыщу, нигде от меня не схоронишься. И смерть тебе обещаю трудную. Моему мертвому мужу завидовать будешь... Смерти будешь желать как избавления.
Хлебонасущенский отшатнулся от Устиньи, как от прокаженной. Опрокинул стул, закричал визгливо:
— Она сумасшедшая! Остановите ее! Она меня убить хочет... Полиция! Помогите!
Истерика Полиевкта Харлампиевича казалась пьяным бредом, потому что женщины сидели совершенно неподвижно, и предположить с их стороны угрозу для этого грузного сильного мужчины было невозможно.
Хлебонасущенский, натыкаясь на стулья, попятился к двери, ведущей в отдельные кабинеты; Юзич быстро пошел за ним.
Хлебонасущенский вбежал в кабинет и заметался, как загнанная в угол крыса. Он схватил стул и, сунув его ножку в ручку двери, запер ее. Сразу же раздался стук, на дверь наседали плечом.
— Полиевкт Харлампиевич, отоприте... Что вы, право?! — услышал он голос Юзича.
Взгляд Хлебонасущенского упал на окно. «Вот оно, спасение», — решил он, пододвинул к окну диванчик и вскарабкался на подоконник. Окно никак не открывалось, а стук в дверь становился все настойчивее, дверь ходуном ходила в петлях.