Шрифт:
Наконец окно отворилось, и Полиевкт Харлампиевич с трудом протиснулся наружу.
В этот момент ножка стула сломалась, дверь распахнулась, и в кабинет вломились два дюжих половых и Юзич. Следом вошли Анна и Устинья.
Юзич, увидев распахнутое окно, понял, что Хлебонасущенский сбежал.
— Ступайте в зал! — приказал он половым и повернулся к Анне. — Ищи ветра в поле... Он теперь затаится... В глубокую нору залезет.
— Найду, — твердо сказала Устинья. — Теперь своего дыхания бояться будет... А этого мне и надо было... Ты, Юзич, нам его найти поможешь.
— Он — не нашего круга человек, — ответил Юзич, — нам его жалеть ни к чему...
— Спасибо... А я еще кое с кем из старых друзей поговорю... — пообещала Устинья.
— Ты Гречку с Фомушкой знала? — спросил Юзич Устинью.
— Еще бы...
— Объявились...
— Ну что ж, могут пригодиться и они...
— Если что узнаешь, пришли человека. Помнишь, где дом князей Чечевинских? — спросила Анна.
— Я пока на память не жалуюсь.
— Ну, до свидания, Юзич... Пров Викулычу привет передавай.
— Передам.
Женщины пошли к выходу, но Юзич их остановил:
— Да! Запамятовал совсем! Полиевкт Харлампиевич говорил, что не сегодня-завтра уезжать собирается... Сказал, в Полтавскую губернию.
— Пошли, Юзич, людей на Московский вокзал, — попросила Анна. — Да и на другие — тоже... А деньги все же возьми... Расходы у тебя предстоят.— И она протянула ему ассигнации.
На сей раз Юзич от денег не отказался.
Гостиница Демута. Петербург.
Полиевкт Харлампиевич еще накануне собрал необходимые вещи и уехал из своего домика на Охте.
Он понимал, что люди Шпильце будут разыскивать его в притонах, в злачных местах, но им и в голову не придет искать его в фешенебельной гостинице у всех на виду. У Демута он записался под чужим именем и теперь решил до утра не покидать своего номера... А утром прямехонько на вокзал — и в Москву. Из Москвы решил он отправиться машиной в Рязань, а оттуда по недавно достроенной дороге — в Саратов.
Теперь он восхищался собой, своей предусмотрительностью и осторожностью.
«Юзич всем разболтает, что я в Полтавскую губернию еду. Вот пускай там и ищут... А то, что я в Саратове, — никому и в голову не придет. Там меня искать никто не станет. Ни Шпильце, ни Аристарх Петрович, ни Устинья».
Хлебонасущенский даже самому себе боялся признаться, что в выборе Саратова была и другая причина... И причина эта именовалась — Маша Вересова. С того момента, как увидел ее у гроба корнета, он неотступно думал о ней, видел ее во сне, разговаривал с ней наяву. Это был особый вид помешательства. Полиевкт Харлампиевич понимал, что так он может тронуться умом, и единственное средство вылечиться от наваждения видел в том, чтобы увидеться с Машей. Он не знал, что именно скажет ей, он не хотел причинить ей никакого зла, он просто хотел ее увидеть... А дальше — как сложится. Как распорядится Всевышний... Вот для чего он ехал в Саратов.
После встречи в «Ершах» у него заныло в груди, он чувствовал себя из рук вон плохо... И все казалось, что пока бежал от Пяти углов до Фонтанки, из всех подворотен на него смотрели подозрительные субъекты с невыразительными лицами...
Он спустился в вестибюль, спросил у привратника, не интересовался ли кто им. Потом выглянул наружу, проверил, не фланирует ли кто по улице. Не заметив ничего подозрительного, он тем не менее не успокоился, а, вернувшись в номер, проверил револьвер, дверь, как давеча в «Ершах», заложил на ножку стула и только тогда не раздеваясь рухнул на постель.
Дом Загурских. Швейцария.
После злополучного посещения Ковровых в отношениях Загурского и Наташи образовалась трещинка. Внешне они оставались прежними: вежливые, корректные, предупредительные... Тем не менее Загурский видел, что завоеванное с таким
трудом доверие Наташи поколеблено, что в ее поведении появились недоговоренность, холодок, и это мучило его.
Ковров перестал приходить к ним по вечерам, а Наташе очень хотелось узнать что-либо о состоянии Юлии Николаевны. Случайно встретившись с Глашей в сырной лавке, она пыталась выспросить у нее о здоровье хозяйки, но Глаша отвечала односложно, всем своим видом демонстрировала враждебность и презрение.
Обыкновенно за ужином Платон Алексеевич просматривал швейцарские газеты, а Наташа перелистывала какой-нибудь роман; но сегодня она попросила у мужа дневник доктора Катцеля.
— Вы уверены, что вам это будет занятно? — с удивлением посмотрел на нее Платон Алексеевич. — Там интимные записи взрослого мужчины. Много научных заметок, формул...
— Я буду читать только то, что представляет для меня интерес...
— Хорошо, — сказал Загурский, ушел наверх и вскоре возвратился с толстой тетрадью в кожаном переплете.