Институт православных Патриархатов стал средством для единения вселенской Церкви в границах Римской империи. А сегодня он, как кажется, дает возможность разделения и самоутверждения Церквей.

Проблема существования национальных Православных Патриархатов создает большие трудности на пути к единству Православной Церкви. После падения Византии Православные Церкви должны были бы поднять вопрос о своем единстве. Но национальные интересы превалировали, и каждая национальная Церковь стала автокефальной. Римско-Католическая Церковь создала монолитное тоталитарное объединение поместных Церквей с центром в Ватикане. Типология этого объединения политическая, а не экклезиологическая. Это не решение проблемы объединения Церквей. Церковь – не идеология, но Тело Христово, поместная община Божьего народа. Она – не абстрактность, потому что она воплощена в народе, она – местная общность народа. Каковы реальные перспективы православного экуменизма?

Вы совершенно правы в том, что Церковь не может быть абстрактной, то есть находиться вне определенного историко-географического и общественного контекста. Вот как об этом пишет профессор Николай Глубоковский: «Для антиномии католичества и протестантства – объединяющим и поглощающим их объявляется Православие. В этом своем достоинстве оно должно бы мыслиться безнациональным или сверхнародным. Так это и есть по идее. Однако тогда Православие будет чистой отвлеченностью, между тем в истории созидают и движут лишь конкретные силы. Посему и Православие может быть историческим фактором только в определенном конкретном воплощении, но таковое всегда, везде и непременно бывает национальным, осуществляясь в известном народе, который служит носителем его духа и распространителем его действия». Несмотря на разнообразие национальных Поместных Церквей без видимого единого центра, Православие сумело сохранить свое внутреннее единство – как вне Византийской империи, так и вне монархии вообще. И это лишь свидетельствует о верности основной предпосылки к поместному устроению Церквей, имеющему апостольское происхождение: подлинное христианское единство осуществляется вокруг евхаристической общины во главе с епископом местной Церкви. Это означает, что единство коренится не в формальном послушании человеческому авторитету из международного центра, будь то Папа Римский или курия, а в послушании Богу и причастности Самому Христу, «ибо един Бог, един и посредник между Богом и человеками, человек Христос Иисус» (1 Тим. 2, 5).

В Православии существует понятие «первенства чести» среди равных по достоинству Поместных Церквей, но не существует абсолютного доминирующего авторитета.

Несмотря на все исторические коллизии, на понятное желание иметь физическую «ось вращения», мы не должны забывать, что единственным Главой Церкви является Господь Иисус Христос, а не какой-либо патриарх Поместной Церкви – Римской, Русской или Константинопольской. Превосходство географического положения отдельной Церкви также представляется мнимым и несущественным. Так, если говорить, что Рим лучше Антиохии, потому что там принял мученическую кончину «князь» апостолов Петр, то почему бы не вспомнить, что Сам Господь наш принял крестную кончину, воскрес и вознесся не в Риме, а в Иерусалиме?

Христианство по своей сущности неизмеримо выше нации и не тождественно ей. «Оно, – еще цитирую Н. Глубоковского, – безусловно, независимо от всех исторически-национальных осуществлений, а наоборот – эти питаются и живут им, нимало его не истощая и только предуготовляя основу для лучших и более широких применений». Именно от своей широты Восточная Церковь вела миссию среди языческих народов, всячески поощряя богослужение на местных языках и диалектах. Это не человеческая широта, но широта Божия, широта Пятидесятницы.

Ваше Святейшество, какой, по-Вашему, смысл в градации приматов епископских престолов в Церкви? Речь идет об историческом склерозе или о необходимости служить церковному единству? Первенство в православной традиции именуется «первенством чести». Оно означает не «исторический склероз», а его противоположность – память Церкви об обстоятельствах возникновения той или иной епископской кафедры. Первенствующие епископы в Православии не обладают особыми привилегиями и правами, вытекающими из этого примата. В экклезиологии Православия нет понятия о едином всемирном административном центре, подобного тому, что существует в католицизме. Напротив, для православных христиан чрезвычайно важна идея соборности, совместного служения во славу Христову. Из этого следует, что попытки искусственным путем «преодолеть» соборный путь принятия важнейших решений в пользу единоличного выходят за пределы православной традиции.

Ваше Святейшество, некоторые епископы Русской Православной Церкви не скрывают, что Русская Церковь должна первенствовать среди Православных Церквей. Какова Ваша позиция по этому поводу?

Для Православной Церкви всегда был чуждым вопрос о том, какой Поместной Церкви должно принадлежать больше власти. В этом она старается следовать завету Христа, данному апостолам: «Вы знаете, что князья народов господствуют над ними, и вельможи властвуют ими; но между вами да не будет так: а кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою; и кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом» (Мф. 20, 25–27). Поэтому ни одна Поместная Православная Церковь не может претендовать на то, чтобы иметь власть над другими Церквами. Испокон веков отношения между Церквами определял дух любви и соборности, при котором общецерковные вопросы решаются сообща, когда боль и радости одной Церкви являются достоянием других и когда на всех Церквах лежит одинаковая ответственность за судьбы Вселенского Православия. Поэтому стремление к первенству или власти среди Поместных Церквей противоречило бы духу братского соработничества, которым Вселенское Православие живет по завету Господа. В связи с этим

хотелось бы сказать, что Русская Православная Церковь не претендует на первенство в семье Православных Церквей и последовательно выступает за то, чтобы в межцерковных отношениях господствовала соборность. Несмотря на то что Русская Церковь долгое время была и остается самой многочисленной и одной из самых сильных Православных Церквей, оказывавшей и продолжающей оказывать помощь и поддержку множеству других Поместных Церквей, она не использовала этого с целью добиться какого-либо первенства или особых полномочий для себя. Ее приношение всегда было безвозмездным и жертвенным.

Ваше Святейшество, Вы иногда упоминаете понятие «Москва – Третий Рим». Падение в 1453 году Византии, центра православного мира и символа подлинной веры для Руси, породило идею, что Москва должна принять на себя чрезвычайные религиозные полномочия. Русский народ был избранным народом Божиим, задачей которого было служение миру, неся миру подлинное христианское послание, то есть Православие. «Высокорелигиозный характер русского народа и наша склонность к мистике, проявляющаяся в философии, литературе и искусстве, служат, по-видимому, указанием на великое религиозное предназначение России. Если Россия призвана возвестить новое слово миру, то это слово раздастся не из блистательных областей искусства и литературы, не с гордых высот философии и науки, а именно с величественных, но смиренных вершин религии». Еще возможно утверждать о мессианской церковной миссии России, как это понимали славянофилы, в особенности Соловьев и Достоевский, который считал русский народ «избранным» и воплощением подлинного христианства и говорил об утраченном лике Христа и сохраненном во всем своем сиянии только в русском Православии? Возникновение русской национальной идеи было связано с переносом византийской государственной идеологии на русскую почву. Часто вспоминаемая теория о Москве как «Третьем Риме» не имела ведь ни малейшего привкуса русского национализма. Ведь Византия – «Второй Рим» – времен расцвета была не греческой, а универсальной державой, в которой греки были призваны объединить «византийское сообщество». И Россия после того, как Византия пала, оказалась единственной страной, где Православие могло в максимальной полноте занять собою все сферы общественной и человеческой жизни. Когда Россия начала осознавать себя как «Третий Рим», это означало, что она решила отдать себя на служение сверхнациональной идее, на служение всей православной экумене. Речь шла не о величии, а об ответственности. Ответственность увековечить византийскую традицию, объединявшую такие различные опыты, как греческий и римский, в сделанной Византией попытке соединить вместе Восток и Запад. Затем последовали века, в течение которых Россия и Русская Церковь чем могли помогали своим братьям в странах былого «византийского сообщества».

Ваше Святейшество, как Вы видите сегодня миссию Вашей Церкви?

Миссия Русской Православной Церкви сегодня должна быть как никогда многообразной и сопровождаться особым подходом к каждой категории людей, к которым мы обращаем свое слово. Таким образом, миссия Церкви в больших городах и индустриальных центрах будет представлять особый вид служения и свидетельства рабочему движению, профессиональным группам, а также бедным жертвам – обездоленным урбанизацией и сегодняшней технологической цивилизацией. Еще одним полем, помимо миссионерской деятельности, является работа Церкви с молодежью, в которую должна быть включена также организация богословских и религиозных встреч для детей и подростков. Миссионерское влияние Церкви в культурной сфере также нуждается в особом подходе, принимая во внимание трудные условия, в которых сегодня находится культура по причине засилия секуляризации, агностицизма постсоветского общества и доминирования новых мировоззрений, проникающих в нашу страну из-за рубежа, чуждых и враждебных Православию.

В контексте противоречий и социальных, политических, националистических, этнических конфликтов в странах бывшего Советского Союза проблемы, относящиеся к вовлечению Церкви в социальную проблематику современного мира и к роли христианства в организации жизни людей, приобретают особую миссионерскую важность. Подлинное миссионерское значение получает и отношение Церкви к проблемам, связанным с экономикой, экологией и социальной справедливостью, как и наше участие в усилиях всего человечества, направленных на решение этих проблем в сегодняшнем мире, а также миротворческая деятельность Церкви и ее служение бедным и самым беззащитным слоям неселения – беженцам, эмигрантам и безработным.

Кроме того, необходимы большие миссионерские структуры в епархиях, должна расти миссионерская деятельность на приходах, участие наших верующих в ежедневной диаконической службе, в качестве христианского свидетельства, как реальности, которая существует органично и взаимосвязанно не только в частной жизни прихожан, но является выражением их деятельности в рамках церковной общины. В выполнении всей этой работы мы ориентируемся на правила Древней Церкви, пользуясь богатым опытом нашего миссионерского прошлого, сравнивая, с тщательностью и осмотрительностью, наши возможности и нынешние требования со свидетельством страданий, пережитых нашим народом в долгие годы после революции. Нашей целью является создание целостного христианского культурного синтеза, который был бы творческим выражением абсолютной истины Православия в окружающей нас, постоянно меняющейся реальности.

Мы должны принимать все, что происходит сегодня между Церковью и народом, как промыслительный призыв «отложить прежний образ жизни… обновиться духом ума… облечься в нового человека» (Еф. 4, 22–24).

Признаком трезвости общества является осознание того, что государственно-политические институты призваны главным образом осуществлять «полицейские функции»: они могут и должны ставить пределы злу, но не могут самостоятельно взращивать добро. Добро всегда может рождаться и расти лишь в свободном усилии каждого отдельного человека, а общество может лишь ограждать этот рост и создавать для него благоприятные условия. И когда придет такое понимание природы государственной деятельности, снова обнажится духовная мнимость, неподлинность даже самых искренних попыток инструментально-политического отношения к Церкви.

Потому, думая сегодня, как нам перестроить Россию, мы не можем смотреть на Церковь как на одного из «подрядчиков» этой «стройки».

«Богу одному поклоняйся и Ему одному служи» (ср. Мф. 4, 10) – так было заповедано нам еще в древности. И потому с самого начала мы должны объяснить, что если и говорим мы, церковные люди, что «Церковь служит России», то эта формула не подлежит буквальной и прямолинейной трактовке. Мы служим Богу. Но святитель Иоанн Златоуст называл и Самого Бога «слугою нашего спасения». Служа Богу, все в себе поверяя Его заповедями, человек возделывает свою душу, сам становится светлее, ибо в ответ на его всецелое устремление к Свету Бог Своею благодатию Сам преображает его. «Стяжи дух мирен, – наставлял преподобный Серафим Саровский, – и тысячи вокруг тебя спасутся». Такой Православие видит общественно значимую глубину религиозного подвига.

Служа Богу, Церковь способствует возрастанию света и добра в людях, а рост или упадок этой внутренней возделанности человеческого сердца, в свою очередь, определяет взлеты и падения человеческого общества, то есть в конечном счете – судьбы России. И потому лишь так, опосредованно, можно понимать наше служение России.

Далее, слова «Церковь служит России» нуждаются в уточнении и с другой стороны. Ведь Церковь – это и есть все мы, и что собою представляем мы, то собою представляет и Церковь. Она свята не святостью своих членов, а святостью Христа, который живет в нас в той мере, в какой мы открываем свои сердца и жизни для Его жизни в нас.

Видите ли, мы – не избранное сообщество мудрецов и отшельников, что 70 лет скрывались в Китеже, а сейчас вышли к людям, чтобы взять их за руку и вести в землю обетованную. У нас нет «программы» возрождения. Нет у нас и лозунгов «борьбы». Есть Евангелие и глубина, и жизненность традиции Православия. Эту глубину мы сами не реализуем полностью. Но наша собственная неспособность является не осуждением Православия, а призывом к вам: попробуйте пройти дальше, чем прошли мы по пути духовного преображения. Печально, если наши болезни, в большинстве такие же, как и недуги всего народа, заслонят Евангельское солнце.

Еще в I веке апостол Павел говорил о благодати Божией, которую мы носим, увы, не в золотых, а в глиняных сосудах. А в XX веке исповедник отец Валентин Свенцицкий свидетельствовал, что «всякий грех в Церкви не есть грех Церкви, а есть грех против Церкви».

Слова «Церковь служит России» предполагают некое противопоставление Церкви и России. На деле же есть часть – «остаток» России, который продолжает служить Христу, это и есть Церковь, и та часть России, которой этот остаток может помочь своей верностью Христу и своим духовным трудом.

Таким нам мыслится место Церкви в России.

В дни празднования 1000-летия Крещения Руси все говорили о том, что Церковь дала России. И мало кто пытался поставить вопрос о том, что Россия внесла в общечеловеческую сокровищницу Церкви. Но ведь, в конечном счете, перед Богом единственным нашим оправданием будет именно это: что мы сделали для Вечности? Чем мы помогли Христу?

Дай Бог, чтобы Россия нашла дорогу к Свету. Путь этот, конечно, лежит через сердце каждого из нас – «в терпении вашем стяжите души ваша» (Лк. 21, 19). Нам предстоит поистине молекулярная работа по освящению и христианизации мира, что, собственно, и является делом Церкви в веках.

Ваше Святейшество, Ваша Церковь является предметом нападений со стороны Русской Православной Зарубежной Церкви…

Было время, когда нас очень резко критиковала Русская Зарубежная Церковь и в целом западный мир. Нас обвиняли в предательстве интересов Церкви. По долгу архиерейской совести я должен сказать, что даже в самые трудные и опасные времена мы старались максимально использовать те возможности, которые имели. И мы никогда не были предателями Церкви! Мы понимали, что наша Церковь должна найти свое место в советском обществе. Но мы, тем не менее, не бросали свою Родину, ни один священнослужитель не стал изменником. Мы всегда были патриотами и несли тот крест, который выпал на нашу долю.

Легко представителям Русской Зарубежной Церкви критиковать, когда они там у себя находились в безопасности, покинув Родину в трудные для нее годы революции и сталинщины. У нас были возможности совершать богослужения, пусть и ограниченные рамками церковных стен. Но мы неизменно проповедовали Слово Божие, отпевали, крестили, венчали. Во время крещения бывали трудности – необходимо согласие и присутствие родителей, их личные подписи. Эти сведения немедленно поступали в райисполкомы от тех самых чуждых Церкви «мирян». Потом к церковному служителю приходили люди и заявляли, скажем, такое: «Мы венчались у вас, а вы нас предали!» Вот кем нас выставляли подчас в глазах верующих. Вопрос покаяния – самый важный для Русской Зарубежной Церкви, с которой мы имеем расхождения.

Данная Церковь обвиняет Вашу Церковь, что она сделала политические компромиссы и даже догматическую революцию.

О вероучительных, догматических изменениях в нашей Церкви всерьез говорить, конечно, нельзя. Если не принимать за «догматическую революцию» наше несогласие считать монархию единственно возможным способом устроения христианского общества.

В области политики я не считаю нравственно безупречной позицию человека, который приближается к изголовью тяжко избитого человека и вместо помощи осыпает его упреками: что же ты, мол, не кричал и не звал на помощь, когда тебя били? Значит, слишком сильно били, так сильно, что и кричать было нельзя.

А с другой стороны, подумайте о том, что я Вам скажу. Если бы во времена татаро-монгольского ига нашлись церковные деятели, которые воспротивились бы политике Александра Невского, митрополитов Петра и Алексия, направленной на замирение с Ордой, и начали призывать к анафеме и к организации немедленного восстания? Вы думаете, что приблизил бы этот раскол час освобождения? Или что было бы, если бы в Византии Церковь начинала бы раскалываться из-за политических симпатий или антипатий к тому или иному императору?

У тех, кто после событий 1917 года остался в России, и тех, кто покинул ее, разный опыт существования. Храни Господь других от опыта, полученного русским Православием за годы

Советской власти! Это опыт жизни в условиях репрессивного режима.

Для Святейшего Патриарха Тихона в послереволюционное время важно было распознать волю Божию о России. В патриаршей проповеди тех лет постоянно звучит мысль о том, что в бедах, которые постигли Россию, виновны мы сами: «…Достойное по делам нашим приемлем» (Лк. 23, 41). Именно приемлем, а не отвергаем, не убегаем. Знаете, это трудно объяснить. Это область глубоких христианских переживаний.

Духовная мудрость человека определяется его отношением к тем несчастьям, которые постигают его самого, его народ, его родину. Она измеряется тем, в какой степени мы готовы принять, осознать и оправдать эти страдания. Надо уметь распознать в беде не какую-то случайность, а крест – тяжелый крест, через который человек должен обновиться. Любовь и страдание – это крест. Христос еще до Своего распятия говорил: «…Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Мф. 16, 24). Путь Христов тяжек. Любому, кто живет по совести, никогда не бывает легко. Но, знаете, духовное – это поистине бремя легкое и благое. Ведь радостно послушание совести, послушание любви.

Легко с позиции книжного морализма обвинять теперь Русскую Православную Церковь в том, что она заплатила «кесарю» слишком большую дань. Однако как можно при этом не понимать, что раз дань платили именно мы, то мы и переживали нравственную боль и муку несравнимо большую, чем наши далекие судьи.

Мы с радостью были бы готовы принять попытки поделиться с нами духовным опытом, накопленным зарубежным Православием, опытом жизни в условиях, весьма отличающихся от наших, но сейчас, кажется, уже становящихся и нашими. Мы готовы к соединению на церковной, а не на политической основе. От нас же требуют именно политических деклараций и жестов. Но так ведь скоро мы можем дойти до того, что человек, пришедший креститься, сначала допросит священника о его политическом кредо и в случае несовпадения позиций пойдет искать другой приход! Думаю, что Вы согласитесь, нелепа ситуация, когда будут сосуществовать «Русская православная монархическая Церковь», «Белорусская православная экологическая Церковь» и т. д. А если всерьез, Церковь издревле строится только по территориальному признаку. Епископ Нью-Йоркский имеет не больше прав открыть свой приход в Рязани, чем епископ Ташкентский. Всех тех, кто согласен быть с нами в единстве веры, кто желает с нами идти ко Христу, мы считаем своими и не желаем, чтобы государственные границы или политические пристрастия разделяли братьев.

Каковы отношения с РПЦЗ в настоящее время?

Остаются напряженными, также и потому что, помимо того, что я только что сказал, эта Церковь приняла в свою юрисдикцию бывших представителей клира Московского Патриархата, находящихся под запретом нашей Церкви из-за нарушений канонической дисциплины. Речь идет о недопустимой практике, направленной на ослабление власти Русской Православной Церкви и сильно осложняющей наши двусторонние отношения.

Должен, однако, признать, что среди епископата Русской Православной Церкви Зарубежом есть тенденция искать действенных форм диалога с Московским Патриархатом. Речь идет об отношениях, которые утешают нас и вселяют надежду на положительное изменение наших отношений. Я убежден, что время причин, определивших разделение между Русской Православной Церковью и частью эмиграции, истекло. У нас становится все меньше причин, чтобы быть разделенными. Мы сделали шаги к примирению с Русской Православной

Церковью Зарубежом и сейчас видим сближение и с той стороны. Надеюсь, что рано или поздно, по милости Божией, разделение прекратится.

Последние десять лет были отмечены массовой эмиграцией многих наших соотечественников. В результате во многих странах начали образовываться и расти многочисленные общины. Для многих русских, украинцев, молдаван, которые уехали за границу, Церковь осталась единственной связью с родиной. Многие впервые чувствуют необходимость ходить в церковь, но находятся на иностранной земле. Московский Патриархат идет навстречу требованиям духовного окормления этих своих чад, и приходы, которые он открывает в различных странах мира, становятся все более многочисленными.