Надо было ехать на машине.

Эта мысль приходит Жильберу в голову всякий раз, когда он едет туда, хотя он отлично понимает, что не в состоянии вести машину. Чересчур нервничает. И на обратном пути ему не стоит садиться за руль – слишком он будет опустошен, пресыщен. Стоп! Не нужно сейчас думать о том, что будет после, иначе он с полдороги возвратится домой. Чтобы, разумеется, тут же повернуть обратно, потому что ему необходимо попасть туда! Необходимо. В общем, можно думать обо всем, но только не о том, что будет после.

Например, о людях, которые едут рядом с ним. Об этой маленькой дурочке, или о том высоком бледном парне в желтой куртке, который только что его толкнул – да, и он тоже. Сговорились они все, что ли, против него сегодня? Можно поразмышлять о грустной женщине, что сейчас стоит позади него, на которую он обратил внимание, еще когда она вошла. Жильбер ее подробно разглядел. Брюнетка, как он любит, с легкой тенью над верхней губой. В другой раз он непременно начал бы свою любимую игру, но сейчас ему нельзя расслабляться. Он должен сохранять настрой.

Он придумал эту маленькую безобидную игру много лет назад. Суть ее в следующем: как только он замечает симпатичную женщину, он начинает пристально на нее смотреть и представлять себе, что стоит ему щелкнуть пальцами, как все вокруг замирают. И только он, Жильбер, может двигаться. Он подходит к избраннице, медленно, не спеша, предвкушая то, что сейчас произойдет. Он задирает ей юбку до талии, спускает чулки на лодыжки и разглядывает ее столько, сколько ему захочется. Мельчайшие волоски, едва заметные царапины, родинки. Он не дотрагивается до нее, нет – даже мысль об этом вызывает у него отвращение, ни разу в жизни он не был с женщиной; но он заставляет ее раздвинуть колени. Столь же внимательно он вглядывается в лицо своей жертвы, в черты, застывшие на какой-то банальной, незначительной мысли. Это противоречие его особенно возбуждает: мечтательное лицо (или строгое, так тоже бывает) у полураздетой женщины, выставленной на всеобщее обозрение. Потом Жильбер аккуратно приводит в порядок ее одежду и снова щелкает пальцами. Все оживает. А он продолжает смотреть на свою красавицу. Уже зная.

Когда он был молодым, эти воображаемые вольности доводили его до того, что он вынужден был искать какое-нибудь кафе, чтобы там, в туалете, снять напряжение. Теперь он стал спокойнее. Он даже может сохранять в памяти эти картинки; у него имеется целый воображаемый альбом с изображениями брюнеток, которые и не подозревают, что он с ними проделал.

Для сегодняшнего вечера Жильбер тоже выбрал брюнетку. Вчера он ходил на смотрины (как они говорят: в кино). Он оставил машину на большой парковке под площадью Невинных[7] и отправился пешком на улицу Сен-Дени[8]. Он прошел всю улицу от начала до конца, заглянул во все заведения с неоновыми вывесками. Везде он изучал фотографии девушек. Он потратил немало времени. Жильбер хотел найти такую, которая была бы похожа на одну из женщин его альбома. Тогда бы он смог избавиться от воспоминания, заменить этот образ новым. Он отметил пять девушек, которые подходили для его цели, но две из них как раз и были из его воображаемого альбома. Что ж, тем лучше. Пока еще не время за них браться – они до сих пор вызывают у него смущение, чувство стыда. Итак, осталось три. Ему было нелегко выбрать из них, тем более что они работали далеко друг от друга. Не меньше часа он прошагал из одного конца квартала в другой. Наконец, он отдал предпочтение одной из них, тут же пожалев о двух других, отвергнутых. Ничего, он внес их в свой лист ожидания. Как всегда, он испытал странное удовлетворение от мысли, что у него есть, так сказать, запасы. Какое-то удовлетворение хомяка.

Он долго рассматривал фотографии Ванессы. Это имя стояло на фото, хотя, должно быть, ее звали совсем по-другому, Шанталь или Мари-Клод. Хозяин лавки, малый с внешностью боксера, уже начал проявлять беспокойство. Впрочем, не особенно. Эти парни на самом деле хорошо разбираются в людях, они могут отличить нерешительного клиента от случайного прохожего, зашедшего просто поглазеть.

– Комнату, месье?

Жильбер наклонился к нему и спросил как можно тише (но ему показалось, что его голос был слышен даже на улице):

– Ванесса, она будет завтра здесь?

Хозяин оценивающе посмотрел на него. В его деле надо быть психологом. С ходу определить: этот клиент на самом деле собирается вернуться завтра, потому что сегодня у него другие планы, или ему просто не хватает смелости. В первом случае нет нужды его обрабатывать, а во втором стоит надавить на него, припереть к стенке, пригрозить, если потребуется. По большей части, вуайеристы боятся женщин, реальных женщин из плоти и крови, боятся теплоты их кожи и запаха их волос, боятся того, что могут услышать от них или прочесть в их глазах. То, что обычно привлекает нормальных мужчин, у этих извращенцев вызывает страх. А то, что все они извращенцы, это факт. В большей или меньшей степени, но все. Очень часто они боятся женщин просто потому, что они боятся вообще всего – боятся людей, боятся жизни, боятся быть не на высоте. От этого они порой становятся агрессивными, опасными. Чертовы уроды.

В общем, амбал посмотрел на Жильбера, мысленно перелистал медицинский справочник и поставил диагноз. Этот козел действительно хочет знать, будет ли Ванесса завтра, потому что сегодня что-то мешает ему остаться подрочить в свое удовольствие за стеклянной стенкой. Завтра он вернется со своим початком наперевес.

– Ванесса здесь каждый день. Она очень прилежная.

– А ближе к вечеру?

– И вечером. Каждый день, кроме воскресенья. Она одна из лучших.

– Спасибо.

Жильбер забрал свою машину с парковки и поехал домой, думая о Ванессе. С тех пор она постоянно стояла у него перед глазами. Она полностью заняла его мысли. Все, что не относилось к Ванессе, просто не могло проникнуть в его сознание. Вот почему он не стал затевать свою любимую игру с той брюнеткой. Жильбер считал секунды до свидания, которое состоится менее чем через час, со всей страстью предаваясь этой новоявленной молитве.

Девять секунд…

Поезд вошел в туннель, как лезвие в ножны. Или в живую плоть. В мое сердце. И правда, меня словно ударили кинжалом в грудь; в других обстоятельствах я бы сам посмеялся над этой расхожей фразой из плохого романа – какого-то железнодорожного романса, – которая застряла в моей памяти и вот неожиданно выплыла.

К счастью, Сандрин не было рядом, чтобы поймать меня на этом штампе. «Очень оригинально», – сказала бы она. Обычно мы старались избегать банальностей и общих мест. Эта привычка стала для меня неистребимой. Но если я в скором времени встречу женщину, с которой захочу продолжить путь, рука в руке… Сколько времени нам понадобится, чтобы достичь такого же взаимопонимания, какое было у нас с Сандрин? Ну, в самом деле, много ли у меня шансов найти ту, с которой нам будет интересно вдвоем даже в дни, не скрашенные сексом? А ведь таких дней будет немало: я уже не молод. Женщину, которая будет разделять мои увлечения, будет замирать перед теми же картинами, теми же витринами, которая будет возмущаться и негодовать по тем же поводам, что и я? Если, сидя перед экраном кинотеатра, я вдруг заплачу, она почувствует это, даже не видя меня в темноте, и сожмет мою руку, словно желая сказать, чтобы я не стеснялся своих слез. Женщину, которая не станет запираться от меня в ванной, которая будет спокойно одеваться в моем присутствии, а я смогу болтать с ней, не прекращая бриться. Я вдруг понял, что потерять Сандрин – это не мелочь, не очередной поворот моей жизни, это даже не катастрофа. Это не просто конец нашей совместной истории. На самом деле, это конец всего.