Юноша бросился к ней и с жадностью вцепился в черствое, плохо пропеченное тесто.

– Привяжи к веревке кувшин, – крикнули сверху. – Если пить хочешь.

Поэт мигом проглотил остатки воды, и торопясь, обвязал веревку вокруг тонкого горлышка. Когда кувшин исчез в люке, поэт крикнул:

– Что вам от меня нужно?

– Молись своим богам, чужак! – отозвался грубый голос здоровяка. – Пока ничего.

Тихо заскрежетал камень.

Поэт опустился на пол и стал доедать хлеб, не замечая отвратительного вкуса.

Тюремщики очень скоро вернулись, открыли овальный люк.

– Опускай, – проговорил "евнух".

– Погоди, – отозвался приятель. – Я все утро копил.

Он запыхтел, послышался звук журчащей воды, и в воздухе запахло мочой.

– Вот теперь держи.

Юноша догадался, что они испоганили ему воду. Только чудом он не вылил её в первую же минуту. Глумливо хохоча, келлуане задвинули тяжелую крышку, вновь оставив его во мраке. Обозленный Треплос вновь стал искать возможность выбраться из этой могилы. Пробовал ковырять черепками твердую как камень землю, но та почти не поддавалась плохо обожженной глине. Пытался вскарабкаться наверх по стене, но сорвался и больно ударился боком. Увы, человек не паук, по потолку ходить не может.

Они приходили еще три раза. Швыряли ему черствую лепешку и мочились в кувшин с водой. Юноша сильно ослабел от голода. Он даже пробовал грызть разбросанные по полу кости, но, увы, на них совершенно не осталось плоти. Лежа на холодном полу, Треплос простудился, и грудь его рвал резкий сухой кашель.

"Я умру здесь", – подумал поэт, и на ум сразу пришли полные безнадежной тоски строки:

Вовсе на свет не родиться – для смертного лучшая доля,

Жгучего солнца лучей слаще не видеть совсем.

Если ж родился, спеши к вожделенным воротам Тарара:

Сладко в могиле лежать, черной укрывшись землей.

Но в очередной раз, когда измученный юноша уже с трудом передвигался по своей темнице, сверху упали три лепешки. Ничему не удивляясь и ничего не спрашивая, он жадно ел, запивая черствый хлеб кислым, удивительно вкусным пивом.

– Эй, чужак! – окликнул его писклявый евнух.

Треплос поднял глаза и тут же сощурился от нестерпимо яркого света факела. Чтото тяжело плюхнулось на пол, подняв тучу пыли. Поэт с удивлением понял, что это свернутая баранья шкура. Крышка люка задвинулась.

С этого дня кормить стали чаще. Приносили чистую воду и пиво. Маячившая впереди голодная смерть отступила. И сами собой родились новые стихи.

Если бы в мире прожить мне без тяжких забот и страданий

Лет шестьдесят, – а потом смерть бы послала судьба!

Он в который раз обследовал подземелье в тщетных поисках выхода. Но попрежнему безуспешно. Хотя, если стали кормить, значит, он им нужен. Вот только юноша даже не мог предположить: кому и зачем?

Обострившийся за время заключения слух уловил над головой голоса нескольких человек.

"Неужели меня нашли!? – обрадовался Треплос, вскакивая с кишевшей блохами овчины. – Это, наверное, маг Тусет!"

Ктото отодвинул крышку.

– Ты там? – рявкнул незнакомый голос.

– Да, да! – отозвался поэт, подбегая к люку и мучительно щурясь. – Я здесь, господин Тусет!

На миг ему показалось, что потолок темницы рухнет от злобного хохота.

– Колдун – твой Тусет! – чуть помедлив, проговорил незнакомец. – Казнят его на днях.

– Что? – Треплос застыл с открытым ртом. – Как казнят? А я?

– Это как наш господин решит, – рассудительно ответили сверху.

– Хватит болтать! – оборвал их разговор властный голос. – Тащите его.

Поэт едва не задохнулся от счастья, услышав эти слова. Из люка опустилась толстая веревка с петлей на конце.

– Становись в неё ногой! – скомандовал знакомый евнух.

Юношу быстро втащили наверх. Сильные руки подхватили и поставили на пол рядом с саркофагом.

– Ну и вонища от тебя, чужак.

В раскрытую дверь бил яркий дневной свет, глаза Треплоса наполнились слезами, и он почти ничего не видел.

– Мерзкий чужак, – пропищал евнух. – От тебя несет как от протухшего бегемота.

– Здесь нечем дышать от твоей вони, – пробасил его приятель.

– Пошли вон! – негромко приказал властный голос. Тюремщики поэта торопливо покинули гробницу, прикрыв за собой дверь.

Только сейчас юноша смог разглядеть оставшихся в помещении людей. Двое знакомых мождев стояли у выхода, с ленивой настороженностью поглядывая на него. Чуть в стороне привалился к стене высокий смуглый мужчина в ослепительнобелой юбке с полосатым передником. Пышный парик прикрывал белый платок с красными полосами. На могучей груди сверкало широкое серебряное ожерелье. За поясом торчал короткий меч с рукояткой, украшенной красным камнем. Карие глаза на красивом мужественном лице с брезгливым любопытством разглядывали поэта.