— Ну и что? Это просто .

Госпожа Занкль не знала латыни, поэтому обиделась вконец и покинула меня на пороге командирской рубки.

В этом святилище собрались все мои операторы, кроме, конечно, Жана. Я оглядел сборище. Мне, как старому знакомому, кивнул Пак. Здесь, по сравнению со своими коллегами, он выглядел еще более значительным. Прямо-таки патриарх операторского дела, и было видно, что он изо всех сил пытается

держать свой имидж. Рядом с Паком, прямо на клавиатуре дисплея восседал худой мальчишка. Он тоже смахивал на китайца и имел несколько дурашливый вид. Заметив, что мой тяжелый взор замер на нем, мальчишка вскочил, вытянулся и выпалил скороговоркой:

— Оператор Ким, мистер!

— Очень хорошо, оператор Ким, но, надеюсь, ты не будешь сидеть попой на клавиатуре во время полета.

Уши Кима покраснели. Видно, он знал об этой своей дурной привычке, с которой он, может быть, даже и пытался бороться, но, скорее всего, безуспешно:

— Ну что вы, мистер! Это сейчас эта кастрюля не булькает, а когда мы поплывем, я буду курсировать в фарватере устава.

«Так, — отметил я про себя, — паренек к тому же любит жаргон. Придется серьезно воспитывать».

По левую руку от Пака стоял высокий, хрупкого телосложения мальчишка. Весь вид этого существа наводил на мысль, что он не жилец на этом мире. Существо представилось как Дев. Я побеседовал с ним и понял, что, несмотря на внешнюю миловидность и беззащитность, по его манере держаться, можно сделать вывод, что он вовсе не из робкого десятка. Его ответы были взвешены и лаконичны, а голос неожиданно строгим. В нем чувствовалась внутренняя дисциплина.

Следующим, с кем я познакомился, был Змей. Угрюмый взгляд недоверчивых глаз из-под выступающих бровей, остро очерченные скулы, кудрявые белокурые волосы и широкий лоб не оставляли сомнений, что перед вами упрямец. На мои вопросы слышалось только: «Да... Нет... Понятно, мистер».

Последним в компании оказался обыкновенный кареглазый и темноволосый мальчишка. Он был настолько обыкновенным, что, закрой я глаза, не смог бы представить себе четко его лица — оно было лишено какой-нибудь особенной черты. Звали его Рак.

— Ты хорошо водишь вездеход? — обратился я к нему.

— Умею, мистер... А, вот почему вы взяли меня в экипаж. Видели гонки на Луне? Теперь понятно, а то я не мог сообразить, с какой стати мною заинтересовался незнакомый офицер.

Покинув рубку, я отправился осматривать свою каюту. Она располагалась в . Как и следовало ожидать, мои вещи были свалены небрежной кучей около порога. Ругаясь про себя на неаккуратных почтовых служак, я потратил уйму времени на растаскивание и распаковку контейнеров. Мне нравился уют, который создается изобилием мелких безделушек и вещей отнюдь не первой необходимости, к которым относились старые книжонки, всякого рода статуэтки божков и, самое главное, красивые голограммы природы. Этими реалистичными пейзажами я обклеивал голые стены каюты, облицованные болотно-зеленым пластиком в мелкий пупырышек. Расставив все, как мне хочется, я отошел к двери и оглядел свое будущее жилище.

— Неплохо, — произнес я вслух и набрал на селекторе код Козера. — Здесь Фобос!

— Как дела, командир?

— О'кей. Слушай! Я дам тебе сто долларов, на которые постарайся купить семян быстрорастущего хмеля...

Козер издал сдавленный звук, вероятно, изумленный моими словами, а потом переспросил:

— Хмеля?

— Да-да. Быстрорастущего хмеля, который мы посадим на аэропонику. Для этого используем отходы и вентиляционные поры.

— Но... Мы рискуем превратить нутро корабля в джунгли!

— Отлично! Я люблю зелень, и мы получаем много кислорода.

— Но... При разгерметизации они же все сдохнут. Или мы не будем воевать?

— Хватит пререканий. Сделай, что я сказал.

— Хорошо, мистер.

Теперь все ценные указания были розданы, и я мог с умиротворением прилечь на мягкую койку, застеленную цветастым шерстяным покрывалом. Некоторое время просто не двигался, закрыв глаза. Передо мной проплывали видения прошлого. Они были туманны и казались далекими-далекими, словно из другой жизни. Молчаливая, израненная громада крепости Вольфа. Отдельные группки оставшихся в живых, отупело бредущие по последнему рубежу, еще не веря в свое существование. И мой эсминец, агонизирующий калека, набитый ранеными, вернее, бывшими ранеными, а теперь уже мертвыми. Мы не успели их вывезти тогда, попав под огонь доброй половины эскадры. Но как мы сражались! Какое остервенение овладело моими мальчишками. И мы победили, пусть даже Пирровой победой. Был идиотский приказ «ни шагу назад». Нельзя было ни перегруппироваться, ни подтянуть резервы. Даже самый последний стрелок понимал неизбежность катастрофы... Я же видел эти детские лица, полные отчаянья и страха. Но они шли под плазму, поскольку в их, мозгу еще не атрофировался центр послушания... Неужели мне еще раз придется пережить это?

Немного приподнявшись на своем ложе и протянув руку, я схватил за гриф гитару, стоявшую в изголовье. Подложив под спину подушку, я сыграл несколько аккордов. Туг звякнул сигнал над входом. Ко мне зашел Рысь:

— Я вижу, ты уже освоился?

— Вроде того.

Канонерщик присел около меня на краешек койки и оценивающе осмотрел каюту:

— Ничего, роскошно.

— Да, брось ты...

Махнув рукой, я перебрал струны.

— Ну, изобрази что-нибудь этакое... — Рысь вычертил руками в воздухе неопределенную фигуру, в которой можно было узнать очертания женского тела.

— Хочешь цыганочку собственного сочинения? Канонерщик хмыкнул и пожал плечами, мол, «мне все равно». Мои пальцы занялись привычной работой:

— Та-та-та-там-там. Та-тата-там-там.

Та, тара-татам-там.

То ли сон то, то ли нет, среди чиста поля

Стоит дуб под тыщу лет и не древца боле.

А на дубе том сидит птица — вещий ворон.

Глазом умным он глядит на меня с укором.

Подойду, спрошу его, что мне дальше делать.

Все, что было, не было, должен он поведать: