Первая заповедь нашего устава гласила о невозможности причинить вред людям. Именно так. По идее мы должны дать прикончить себя, но ни в коем случае не оборвать жизнь агрессора, напавшего на нас человека. Ведь нас воскресят, а его нет. Но люди часто поступаются идеалами и сами заставили нас преступить эту заповедь, причем произошло это вроде как само собой, и оправданием служили обычно так называемые "особые ситуации".

Скорпион вдруг резко поднялся и злобно пнул ногой валявшийся рядом ящик с драже. Разноцветные шарики запрыгали по палубе в разные стороны. Я знал, что это признак крайней досады. Именно таким образом мой канонерщик выражал данное чувство: пинал или ломал первый попавшийся под руку предмет.

— Пошли вы все к едрене матери! Я сяду в своем корыте и больше не желаю участвовать в подобных позорищах!

Когда он исчез из пределов видимости, Рысь настроил динамик на внешний выход и крикнул в проем:

— Выходи без оружия! Гарантируем тебе жизнь! Ответа не последовало. Рысь еще минут десять вел монолог, но потом я прервал его, дескать, посторожим бандита до прихода полицейских — пусть они сами с ним разбираются. Он вроде согласился со мной, как вдруг из помещения послышалось:

— Хорошо, я сдаюсь.

— Брось оружие и выходи!

Через несколько минут из-за контейнера вышел человек, показывая нам пустые ладони. На вид ему было не больше семнадцати.

— Молодец! — приободрил его Рысь. — Теперь иди к нам и не делай резких движений.

Нас отделяло всего-то метров двадцать, но парень прошел всего половину, как вдруг зашатался и рухнул на пол.

— Он ранен! — воскликнул Рысь и ринулся навстречу лежащему телу. Я не последовал за ним, но и не стал останавливать канонерщика. Вялое, непонятно откуда взявшееся оцепенение охватило меня. Будто кто-то не пускал вперед и все. Уши мои казались заткнутыми ватой, поэтому вопль "Во имя аллаха!" и взрыв донеслись до меня приглушенными, и я не сразу сообразил, что произошло.

Парень взорвал себя вместе с Рысью. От террориста вообще мало что осталось, а моего канонерщика буквально растерзали шнуры плазмы и осколки металла. Тут наваждение прошло, и я с досадным криком подбежал к месту взрыва. Рысь еще дышал. С помощью практически не пострадавшего компьютера его скафандра я попытался оценить повреждения. Канонерщику требовалась срочная операция, иначе через пять минут он умрет. Я вызвал Скорпиона:

— Спроси у полиции: есть ли у них тут госпиталь?

— Что случилось? — голос Скорпиона едва не сорвался на крик. — Кого задело?

— Рысь.

— В каком он состоянии?

— При смерти...

— Как глупо!

Скорпион отключился, а я опять повернулся к раненому. Скафандр как мог поддерживал жизнь в теле Рыси, но поражения были слишком серьезны. Брюшная полость и ноги канонерщика были истерзаны так, что не осталось более-менее уцелевших тканей.

— Фобос! — Голос Скорпиона заставил меня вздрогнуть.— Знаешь, что ответили эти мерзавцы? Они сказали, что не имеют права помогать нам! Сволочи! Я разнесу эту кастрюлю на куски!

— Ну не дури... Ничего страшного не произошло.

— Но мы же лишились командира одной канонерки.

— А когда вы ввязывались в эту заварушку, хотя я не просил вас об этом, вы что, не понимали, чем это может обернуться? Потом... Полиция все же права. Рысь воскресят. Так что эта потеря относительна.

Но Скорпион, не дожидаясь конца фразы, ушел из эфира. Я опустился на колени у изголовья раненого. Рысь еще слабенько дышал. Я открыл забрало его шлема. Струя кислорода из мундштука слегка раздвигала его губы. Немного подумав, я прекратил доступ газа, не желая продлевать агонию товарища. Близкая смерть уже заострила черты его лица.

— Прости, что так неудачно все вышло, Рысик, — прошептал я, — но ничего, мы с тобой еще свидимся. Может, тебя воскресят побыстрее. Подумаешь, пяток лет...

Приободренный этой мыслью, я улыбнулся. На мои глаза набежала слезинка, хотя скафандр и вколол мне транквилизатор. Это была просто печаль, сродни той, которую испытывают близкие люди перед долгой разлукой, а вовсе не горе невосполнимой утраты. Я прекрасно осознавал, что смерть для нас штука весьма относительная, но как же все-таки больно смотреть на погибающего друга. Наклонившись, я поцеловал Рысь. От прикосновения моих губ он судорожно вздохнул и открыл глаза.

— Фобос... вот... все... — Он попытался изобразить на лице улыбку, но мышцы не слушались слабеющего мозга. — ...

Он шептал еще какие-то слова, но я не мог расслышать их. Дышать перестал он незадолго до того, как остановилось сердце.

Я оставил безжизненное, истекшее кровью тело и пошел на выход. У ангара, где стояли обе наши канонерки, все уже были в сборе. Больше никто не пострадал. Заметив, что я вернулся без Рыси и мой скафандр буквально сочится кровью, ребята сразу сообразили, что произошло. Тут я увидел сопровождавшего нас офицера, который как завороженный уставился на меня, очевидно, потрясенный таким обилием крови.