Это было, как в те далекие времена, когда в картах Кэт выпадал другой красивый король, в котором они признавали Томаса Сеймура. Кэт напомнила Елизавете, что и тогда она утверждала, что не появится никто, кто с ним сможет сравниться, ибо никто не может быть таким привлекательным.

— Но тогда, — ответила Елизавета, — я еще не узнала по-настоящему Роберта Дадли.

Когда принцессу Елизавету увезли из Тауэра, Роберт впал в глубокую меланхолию. Порой он чувствовал, что сойдет с ума, если останется дольше в своей мрачной темнице. Он глядел сквозь решетку на траву, по которой она обычно гуляла, и часто вспоминал других людей, которые провели в Тауэре всю свою жизнь. «Останусь ли я здесь, пока не постарею и не поседею?» — гадал он. Однако в глубине души он верил, что такое не может произойти с ним, Робертом Дадли.

И все же ему ничего не оставалось, кроме как сидеть и ждать. Если бы Елизавета была королевой!.. Ах, если бы Елизавета была королевой, она бы не подвергла его муке столь долгого пребывания в Тауэре.

Но наконец-то наступили перемены.

И случилось это в июне. Он проведал от тюремщиков и своих слуг, что подготовка к приему принца Испанского, который уже находился на пути в Англию, была в полном разгаре.

Королеве еще не исполнилось сорока, она выйдет замуж за Филиппа, и если у них родятся дети, то у Роберта Дадли останется совсем мало надежды обрести свободу.

— Милорд, — сказал ему однажды тюремщик, — будьте готовы оставить эту камеру. Вам надлежит перейти в башню Белл, чтобы разделить там комнату с вашим братом, графом Уорвиком.

Роберт почувствовал себя окрыленным. Он никогда не терял надежды на счастливые перемены в судьбе. Это чудесно — жить вместе с братом Джоном.

Братья обнялись с нежностью. Тюремное заключение оставило более глубокую отметину на Джоне, графе Уорвике, чем на Роберте, ведь Джон не пережил любовный роман, который помогал коротать время. С приходом Роберта и он повеселел, хотя оба они с горечью вспоминали своего отца и Гилфорда.

— На их месте мог быть ты… или я, — напоминали они друг другу. — И только по какой-то случайности этим человеком стал несчастный Гилфорд.

— Но, — сказал Джон, — откуда мы знаем, что нас не ожидает подобная участь?

— Нет! — крикнул Роберт. — Если бы они намеревались так поступить с нами, то уже давно совершили бы задуманное. Если мы будем вести себя тихо и не станем привлекать к себе внимания, то совсем скоро сможем выйти на свободу.

Джон улыбнулся.

— Это так на тебя похоже, Роберт. Ты всегда верил, что на тебя свалится какое-то чудо.

— А почему бы и нет?

— Да откуда… на бедного узника Тауэра?

— Другие бедные узники выжили и вознеслись очень высоко.

— Ты — настоящий Дадли, — произнес Джон, и к его улыбке добавилась печаль.

Фортуна повернулась к ним лицом. Им позволили принимать посетителей. Их женам позволили прийти и повидаться с ними в темнице, позволили прийти и матери.

Джейн пришла первой и ободряюще улыбнулась своим сыновьям. «Джон выглядит болезненным, — подумала она, — а Роберт почти совсем не изменился».

— Милый Джон, — воскликнула она, — как же ты исхудал! А ты все тот же прежний Робин, как я вижу.

— Такой, как раньше, дорогая мама.

— Ты не падаешь духом, мой любимый сын.

— И не дает мне, — вставил Джон. — Он отказывается поверить в то, что нам с ним не повезло. Нам предначертано великое будущее, говорит он.

— Подожди, — сказал Роберт, — не однажды богатство Дадли обращалось в прах.

— Не напоминай об этом, — умоляющим тоном произнесла Джейн. — Об этом часто говорил твой отец.

— Но отец был великим человеком. Вспомни, что он совершил.

Джейн с горечью заметила:

— Что совершил! Он привел своего сына на эшафот, чтобы пролить вместе с ним кровь за дело амбиций.

Но Роберт обнял ее за плечи.

— Дорогая мама, так уж им было суждено.

— Но тебе суждено не это, Роберт.

— Ну, не мучай себя. Топор палача — не для нас. Посмотри, как нас здесь содержат. Нас оставили в покое, хорошо кормят, а теперь еще и позволили принимать посетителей. Час нашего освобождения не за горами.

— Я молюсь об этом каждый Божий вечер, — страстно молвила Джейн.

Она хотела знать как можно больше о сыновьях: как их кормят, как ведут себя их слуги.

— Нам позволили съедать каждую неделю больше чем на два фунта, — сказал Роберт, — и еще больше тратить на дрова и свечи. Теперь ты видишь, мама, что если мы и не живем, как короли, то и не как нищие. — Мне радостно слышать это. Но отсюда идет скверный дух.