Роберт улыбнулся Эми, но его улыбка скрывала некоторое беспокойство. Он знал, что жена говорит правду. Воспитанная в глуши, Эми не обладала возможностями и способностями придворных дам, искушенных в науке супружеских измен.

Тесть встретил его с распростертыми объятиями. Он верил, что даже если на этот раз лорд Роберт находится в тяжелом положении, то так будет не всегда.

— Добро пожаловать домой, Роберт. Мы очень рады видеть тебя. Хорошо, что в доме потеплеет от твоего присутствия, а бедняжка Эми вновь станет счастливой. Она места себе не находила от тоски, заражая всех нас своей хандрой.

Итак, вот она, простая деревенская жизнь. Но как мог лорд Роберт Дадли приноровиться к ней? Он с тоской подумал о королевском дворе. А тут Роберт-сквайр! Роберт Дадли — фермер! Это как насмешка. Впрочем, его прадед тоже был фермером. Может, в нем, Роберте, предопределено закончиться этому циклу?

Он стал объезжать имение верхом и наблюдать за работниками, которые мололи кукурузу на гумне. Иногда брал одну из длинных палок с прикрепленной к ней короткой колотушкой и помогал молотить кукурузу. Это давало ему хоть какое-то удовлетворение и разрядку. А еще он брал корзину, в которой отвеивалась мякина, и тряс ею в воздухе. Все это он проделывал с чувством глубокой обиды. Он, лорд Роберт, лишенный земель и денег, стал не кем иным, как фермером.

В ноябре молодой лорд участвовал в забое скота и собственноручно солил мясо на зиму, потом он собирал остролист и плющ и украшал ими к Рождеству огромный зал, он распевал гимны, он пил под завязку и с волчьим аппетитом поглощал простую пищу. Он танцевал деревенские танцы, он занимался любовью с местными женщинами, среди которых были и жена соседского сквайра, и девушка со скотного двора. Для него не имело никакого значения, кто они, все они принадлежали лорду Роберту, стоило ему только захотеть.

Но все это могло приносить удовлетворение только очень короткое время.

В январе Джейн Дадли умерла, и ее похоронили в Челси. Все то немногое, что имела, она оставила своим детям, выразив надежду, что очень скоро им вернут в полной мере все, что им причитается по праву рождения.

После похорон Роберт не сразу вернулся в деревню. Вместе с братьями он бродил по улицам Лондона и иногда встречал тех, кто был принят при дворе, куда вход ему теперь был заказан. Он видел королеву и ее мужа, он слышал сердитое ворчание по поводу испанской партии, он заметил, как плохо выглядела королева, и не мог не порадоваться в душе.

Теперь на Смитфилд-Сквере под ногами казнимых протестантов разжигали костры. Роберт вдыхал едкий запах, слышал крики мучеников.

Однажды, когда ему пришлось в очередной раз стать свидетелем ужасной сцены в Смитфилде, с ним оказались Амброуз и Генрих. Содрогаясь, все трое постарались уйти прочь и улеглись на речном берегу. Никто не проронил ни слова, хотя гнев переполнял их.

Роберт первым нарушил молчание.

— Народ возмущен. Почему нам навязывают отвратительные испанские обычаи?

— Если бы у народа был настоящий лидер, то он бы восстал против всего этого, — добавил Амброуз.

— Как Уайетт? — спросил Генрих.

— Уайетт проиграл, — вставил Амброуз, — однако мог и не проиграть.

— В таких делах, — сказал Роберт, — даже самым смелым, умным и решительным следует хорошенько все продумать, спланировать и подготовиться. Не забывайте о сырых темницах и миазмах реки, о погребальном звоне колоколов. Вспомните нашего отца. Вспомните Гилфорда. И Джона тоже убил Тауэр, хотя в действительности он умер чуть позже. Если бы не это тюремное заключение, Джон был бы сейчас жив.

— Неужели это говорит Роберт? — воскликнул Амброуз. — В это невозможно поверить!

Роберт засмеялся. Он вспомнил весенний месяц апрель, проведенный в лондонском Тауэре, и ту страсть, которую внушила ему другая пленница этой мрачной крепости.

— В один прекрасный день, — сказал он, — вы увидите, что вам преподнесет ваш Роберт.

— Ты снова лелеешь честолюбивые мечты у себя в Норфолке? Будь осторожен, брат.

— Своими мечтами я ни с кем не делюсь. Только так и можно их выпестовать.

Мимо них прошли двое мужчин. Они оглянулись назад и сказали:

— Добрый день, милорды.

Братья вскочили на ноги.

— Мы вас не знаем, — сказал Роберт.

— Но лордов Дадли знает всякий.

— Кто вы?

— Мы служили вашему благородному отцу, милорд, — сказал один из них. — Мы не забыли тех дней. Пусть вашей семье улыбнется судьба. Милорды, народ не одобряет испанской партии.

— Это дело королевы, — сказал Амброуз.