Нутром ощущаю: такие же вопросы ставят перед собой многие, и Татьяна, скорее всего, не исключение. И едет она в этот теплый индийский штат, я уверена, именно поэтому. Да, бежит. Сбегает от серости вовсе не киевской зимы, а своей собственной. От рутины, которая засосала по самое горло. От желания сделать жизнь чуть ярче. А если повезет, то попробовать нащупать ответы…

Но она это уже делает!

А я пока вынуждена сидеть здесь.

В агентстве, которое не люблю. Среди людей, для которых – чужая. И которые лично мне мало интересны. Веду автоматические разговоры ни о чем – сущий треп, который только съедает время.

Мне всегда отчего-то кажется, что многим другим (не таким, как я или только что позвонившая Татьяна, а другим) живется лучше. Что не мечутся они так, как я, в поисках чудодейственного лекарства от жизненных вопросов. Что знают, чего хотят. Пусть это дом в престижном районе Киева, двухтонное авто, модные гаджеты или брендовые вещи, директорское кресло крупной корпорации и белоснежная челюсть. Им все же легче. Мечты и цели примитивны, как на мой извращенный вкус, но они хотя бы есть. А что делать мне?… Мне, у которой квартирка пусть небольшая и на окраине, но есть и меня вполне даже устраивает. Мне, которой легче проехать в метро, чем заморачиваться с собственным авто, и для которой «шевроле» или «тойоты» – уж точно не голубая мечта. Я не ассоциирую себя с авто – ни с дорогим, ни с каким-либо вообще. Когда Кира купила песцовую шубу, истратив на нее годовую зарплату, я одобрила для виду, но в душе пожала плечами и поймала себя на мысли, что жалею загубленные жизни божьих тварей. О карьере и вовсе молчу: вся эта книга – вопли путника, затерянного в пустыне самореализации.

Однажды, начитавшись «умных» книг о мотивации (когда я их еще читала, причем запоем, а не жгла), я попробовала на своих электронных часах поставить обратный отсчет времени, как советовал один из модных «гуру». Дала себе полгода – они в моем мозгу должны были стать «последними» шестью месяцами моей жизни. Это был эксперимент, я рассчитывала, что приближение времени «Ч» заставит меня задуматься о том, как по-дурацки, не по-настоящему, потребительски я трачу свою жизнь. Живу, словно робот, в глубоком сне, как в матрице: если не понравился прожитый день, диск легко переписать заново.

Тогда эксперимент обогнал свое время. Но воспоминания о нем до сих пор очень живы, более того: только теперь я поняла, что тогдашние разрозненные выводы теперь вдруг складываются в единую стройную и правильную для меня картинку, словно идеально совпадают фрагменты пазла.

Так вот…

ЭТО БЫЛИ САМЫЕ ХУДШИЕ ПОЛГОДА В МОЕЙ ЖИЗНИ.

Ощущение неминуемо приближающегося конца парализуют, а не вдохновляют. Не знаю, кого как, а меня сверлила упрямая мысль: если я профукала все предыдущие тридцать лет, то как мне помогут эти несчастные оставшиеся полгода?!

Я перестала спать (не видела смысла тратить драгоценные 259 200 минут на это), но и делать ничего тоже не могла. Глобальные перемены – получить другое образование, наладить отношения с уже ушедшей матерью, родить ребенка (а не сделать аборт в двадцать лет), обзавестись преданным и верным любимым парнем – затевать было поздно. И глупо. Всего этого или не вернешь, или слишком мало времени, чтобы обзавестись. Книгу писать не получалось, так как давление минут напрочь лишало вдохновения – ну не могу я писать, когда осталось жить 214 742 минуты… 214 740 минут… 214 736 минут…

…

Нет, месяц в Европе я все же провела. Музеи Флоренции, Парижа, Барселоны… Поплавала пару недель на яхте по Средиземному морю. Набрала пару килограммов от обилия сытной пиццы и паэльи. Отнесла в киевские монастыри вещи, которые сто лет не надевала. Рафтинг по Десне. Мигейские пороги в степи. Прыжок с парашютом. Тур в Чернобыль. Неделя в самом дорогом отеле Киева. Выделила деньги отцу на Камчатку и про запас, «когда меня не будет». Привела в порядок могилу матери. Звала к себе Киру почти каждый вечер – не могла насмотреться (невзирая на несерьезность приближающейся «смерти»). Съездила в обе деревни, откуда предки родом, проведала живых еще родственников и могилы ушедших. Под конец маялась среди родственников из-за слишком нехитрых разговоров и сплетен – даже время «Ч» не добавило мне любви к перемыванию косточек деревенским соседям.

И – ни строчки.

То есть время получилось насыщенное, но поверхностное (упустила важную деталь: во время эксперимента я не работала. Некоторое время после ухода из очередного агентства найти работу не могла, а потом и перестала искать, увлекшись экспериментом. Антона тогда еще не было). Много разговоров, много людей вообще и новых в частности, но сердце как молчало до этого, так и продолжило молчать – ни ярких отношений, ни запоминающихся персонажей.

Все стирали тяжелые минуты: 165 213 минут… 164 369 минут… 148 001 минута…

Их оставалось все меньше и меньше.

Скоро «смерть».

А я все так же тратила время. Бессмысленно таращилась на зеленый циферблат и не знала, за что хвататься. Да и не хотелось ничего особенного. Наоборот: все стало казаться бессмысленным. Зачем, думала я, шевелиться, если все равно «умру»? (Не знаю, зачем поставила здесь кавычки, ведь так или иначе когда-нибудь это произойдет.) Все представлялось ненужной суетой, сплошным недоразумением.

Мне стало казаться, что я изначально здесь, в этой жизни, на Земле, временно. Занесло меня в эту жизнь по чистому недоразумению. Не знаешь, что было до и что наступит после. И не знаешь, что делать вообще. И зачем.

Озарило меня к исходу четвертого месяца: а ведь именно на этом и строятся все религии мира! Вернее сказать: ни одна из религий не утверждает, что наша жизнь бессмысленна, что ответов на вопросы нет и они в принципе невозможны, что никто не знает и вряд ли когда-нибудь узнает о том, кто мы, откуда пришли (и пришли ли) и куда идем (и идем ли). Что смыслы в своей жизни придумывать надо самим и что они, эти смыслы, обязательно нужны – так легче жить. Что жизненные игры выдумывать приходится тоже самим – никто ведь кости не бросает и не распределяет роли: на тебе жизнь такую, а тебе – сякую, ты – добрый парень, а ты будешь злым… Все религии мира скрывают, что жизнь – это напрасно потраченное время и бессмыслица. Они работают совершенно в противоположном направлении: ДАЮТ ИГРЫ, в которые человеку, то есть мне, надо играть. Игры эти таковы: «Приди, покайся, попроси…» Или: «Очисти помыслы, слейся с потоком, обрети нирвану, ведь ты – частичка Кого-то Большого и Могущественного» (причем этого «большого и могущественного» в каждой религии называют разными именами). Предлагается еще много-много других игр, суть которых сводится к одному: есть творец, который все решает. Ты не решаешь в своей жизни ничего. Ты можешь лишь попытаться прийти к Нему. Все такие заповеди и предписания и есть игры, суть которых – заполнить пустоту под названием «жизнь».

Эти же «религиозные игры» легко манипулируют сознанием человека.

«К черту религии! – подумала я тогда. – Уж если игра в жизни неизбежна, пусть она будет мне близка».

Расписываюсь в малодушии: на второй неделе пятого месяца я вышла из эксперимента. Время «конца» приближалось, но меня это вдруг совершенно перестало беспокоить. Если все бессмысленно, думала я тогда, то и волноваться незачем. И нервничать понапрасну, накручивать себя, паралитично-конвульсивно ждать окончания – проку никакого.

Но выводы для себя я все же сделала, причем пруд пруди.

Вывод первый, который пришел на ум самым последним:

ЭТО БЫЛИ САМЫЕ ЛУЧШИЕ ПОЛГОДА В МОЕЙ ЖИЗНИ. (Кстати, не находите, вот ведь злая ирония: понять задним числом , что ушедшее время было самым счастливым (!)?)

Еще выводы.

О дате своей смерти мне лучше не знать. И лучше рассчитывать, что проживу долго. Надеюсь, в добром здравии и, что еще более важно, в ясном уме.

Безмерно сочувствую раковым больным с приговором жить всего пару недель или месяцев. Не думаю, что испытала страх ухода в полной мере, ведь на задворках сознания все же тикало, что мой опыт – это эксперимент, игра, которую я в любой момент могу остановить, если станет вовсе невмоготу. Но приблизилась к ощущению скорого ухода вплотную.

У меня нет времени на сожаления о том, чего я не сделала. Ведь прямо сейчас сердце все еще бьется, мозг работает, руки-ноги на месте. Нос вдыхает, глаза видят, уши слышат. Мысли роятся. Все обострено. Для меня это важнее, чем сожаления, что не встретила своего мужчину или конфликтовала с матерью. И важнее даже того, что будет завтра. Если оно вообще наступит.

Скуку надо принять. Жизнь априори скучна – это ее суть.

Следующий вывод прямо проистекает из предыдущего: жизнь бессмысленна. В ней нет никакого – ни явного, ни скрытого – смысла. Это просто данность – и точка. И с этим следует смириться. Можно разводить множество теорий о жизни до жизни и после, о реинкарнациях, о душах всех живых и умерших, обитающих в пространстве Вселенной и времени, – это все только догадки, теории и умозаключения. Перевоплощения и переселения в подавляющем большинстве случаев нам недоступны, поэтому я для себя решила: есть лишь миг моего рождения, факт смерти (надеюсь, нескорый) и все, что посередине.

Религии мне все-таки неблизки. Носить в себе чувство вечной вины за грехи мифических адамов и ев я не могу – это глупо. «Приходить просить и каяться» тоже не могу – здесь бунтует мой эгоизм, мировоззрение, достоинство, черт возьми. И плевать, что в христианстве это все называется гордыней. На мой (пусть и примитивно-дилетантский) взгляд, христианство выдумано в темные Средние века, чтобы держать народы в узде. Уж во всяком случае «приди и покайся» у меня больше ассоциируется с крестовыми походами и «святой» инквизицией, чем с духовным просветлением. И во всех этих религиозных вопросах холодный душ для меня всегда – это осознание того факта, что за период «золотого века» христианства в Средние века не было сделано ни одного серьезного научного открытия. Вот уж воистину – темные века!.. Ренессанс начался лишь тогда, когда человечество стало сбрасывать оковы церкви, серьезно поддавая сомнению и пересмотру некогда незыблемые постулаты, как, например, Земля вертится, а не наоборот.

Насчет других религий не знаю – не адепт. Но важнейшим открытием о самой себе стало то, что мне НЕ НУЖНЫ ПОВОДЫРИ. Ни религии, ни наставники, ни традиции, ни устоявшиеся мнения. Это не мой багаж.

У меня есть я. Я и есть свой главный поводырь. И я не люблю принимать жизненных решений «под дулом пистолета» (между кавычек можно поставить все что угодно: «под давлением общественного мнения», «мнения знакомых/незнакомых людей, антонов, бабок или библий»).

Раз жизнь скучна и бесполезна, то заниматься ее разнообразием и приданием ей смыслов между мигом рождения и смерти – прямая задача каждого, то есть – моя.

Поскольку жизнь – это игра, спектакль (назовите как хотите), и я все равно буду в нее втянута, как бы ни сопротивлялась этому мощному процессу всякими душевными коматозами, то лучше играть СВОЮ СОБСТВЕННУЮ игру. Устанавливать свои правила. Придерживаться собственных ценностей. Выбирать людей, интересных лично мне. И плевать на тех, кто со мною не согласен или кому не нравятся моя игра и мои правила, – на размышления вроде «это удобно или неудобно», «что подумают или скажут» просто нет времени.

Правда, есть одна загвоздка: чтобы быть примой в собственном спектакле жизни и развлекаться (читай – «жить») именно так, как мне хочется, и плевать на окружающих, мне надо быть либо на голову в чем-то выше других (в чем же мой талант?…), либо быть сумасшедшей (это уже легче), либо хотя бы быть при деньгах и финансировать свой спектакль самой и ни на кого не оглядываться – ни на работодателя, ни на кредиторов или спонсоров, ни на семью.

Лучше, конечно, сразу два любых условиях из трех вышеперечисленных, но, в крайнем случае, просто некоторое количество денег на банковских счетах тоже подойдет. С ними самовыражаться веселее.

(Собственно, я давно об этом знала, просто эксперимент еще раз подтвердил это очень мощной пощечиной.)

Далее. Развивая мысль о жизненном спектакле, в котором я сама себе режиссер, мне стало ясно, как божий день, что мотивацию буди, не буди – все без толку. Без толку, пока цели нет. ТВОЕЙ СОБСТВЕННОЙ, а не навязанной, придуманной штампованными как под копирку книгами, вырванной из контекста, рожденной из зависти к тем другим, которые делают вид, что поняли что-то в жизни поболее, чем я, и устроились получше меня. Мне даже некоторое время казалось (да и сейчас иногда приходит в голову), что пульсирующая в голове идея написать книгу, эта концепция моей успешности, на самом деле умело навязана мне Антоном. Так я лучше впишусь в его представление об успехе. Только гложет меня вопрос: о чьем успехе? Моем?… Или его собственном?…

Так что умные книги о мотивации и достижениях в жизни – действительно сжечь!

Следующие выводы эксперимента.

Я всегда боялась проявлять негативные эмоции – ругаться, скандалить, выплескивать агрессию. Та карамельно-сиропная девочка, которой я была, старалась сглаживать конфликты и сделать так, что все были довольны. Пусть и ценой собственного спокойствия и комфорта. Но тут до меня дошло: на собственный дискомфорт во имя чего-то или кого-то у меня просто нет времени. Это дорогая плата за неважные для меня мелочи, она ядом отравляет те несколько десятилетий, которые мне отмеряны.

Больно, плохо, страшно, неуверенно, завидно, агрессивно – это хорошо, а не стыдно. Значит – живая. Значит – чувствую. Проживаю спорную ситуацию и делаю выводы. И иду дальше. Пусть и ведомая страхом, агрессией или завистью.

Страшно – буду бояться. И не думать, что это плохо.

Любопытно – буду делать и ни на кого не оглядываться. Тем более на правила приличия.

Хочу кричать и кусаться, портить отношения, огрызаться – буду!.. Жить роботом – не жить вовсе.

Хочу любить – буду в этом гореть и чихать на устои.

Работа – только та, где можно не работать. Точнее сказать: не горбатиться по десять-четырнадцать-двадцать часов в сутки на работодателя, достигая его целей. Зачем? У меня есть свои. Вернее, сейчас их, может, и нет. Но если не сейчас, то когда-нибудь они точно появятся!..

Когда я поделилась новостью о Татьяне и Гоа в агентстве, Миша сказал: «Тю, не понимаю я таких резких па… Что ей там делать?» Дарья заявила в своей несколько хамоватой манере: «Пусть катится, куда хочет». Еще одна лидер другой группы в агентстве Инга сказала: «Каждый развлекается, как может. Лишь бы этот ее наследник оказался адекватным». И даже Кира, кстати, тоже не разделила мой восторг: «Я бы так не смогла. Померла бы от тоски благословенного безделья, дорогая… Пару дней – это да, но пару месяцев?…»

Я люблю летать. Вернее, не так: ненавижу в течение бесконечных часов на высоте десяти тысяч метров над землей трястись в воздухе от страха за свою шкуру, лишь бы не отвалилось крыло, не отказали двигатели, не запуталась птица в винте пропеллера. Но обожаю предвкушение новизны, обострение всех органов чувств и новый опыт, который приходит в дальнем пути. Если бы во всем мире одновременно отменили все кордоны, таможни и визы, я бы жила сразу везде. Пару месяцев в Киеве, пару месяцев в Италии, немного – на Камчатке, куда мечтает попасть мой отец, или в Китае, немного – в затерянной рыбацкой деревушке где-нибудь на безлюдном берегу Атлантики или в горном поселении Юго-Восточной Азии. Обожаю смотреть, как жизнь течет по-другому – другой распорядок дня, другие традиции, другие ценности… Хотя, конечно, основные ценности во всем мире одинаковы: собственный очаг, окружающие сограждане или соплеменники и человек (иногда несколько), который делит с тобой кров и жизнь, и у вас с ним, возможно, есть дети.

На рейс я уже зарегистрировалась, по дьюти-фри прогулялась, до посадки в самолет времени еще очень много – рейс задерживается, и, похоже, авиакомпания не может сказать точно, на сколько именно, – самолет еще даже не вылетел из Лондона. Я доедаю бургер, который выдали сотрудники авиакомпании в счет компенсации за задержку, и сижу в зале ожидания с книгой в руках. «Любовь живет три года» – объявляет Фредерик Бегбедер синими буквами на обложке своей тоненькой книжечки. Я ее читаю, закутавшись в шаль, у огромного окна терминала, и мне сейчас по-особому уютно, и нисколько не заботит опаздывающий рейс – я не тороплюсь.

Вообще, я заметила, что в пути по-другому читаются книги. Даже любовные романы или примитивные детективчики и те имеют для меня особый привкус – привкус стойки аэропорта, рядов сидений в зале ожиданий, бургеров и капучино из автоматов, парфюмных ароматов, густо стоящих вокруг дьюти-фри. «Пережитки советского прошлого, – однажды сострила Кира. – В сравнении с родителями для нас границы открыты, но до сих пор в подкорку впечатано, что где-то там – лучше и интересней, чем у нас. И выехать посмотреть «как там» – это особый кураж… Аэропорт – как ворота в лучшую жизнь». Вспоминая своего отца, не могу не согласиться – возможно, в Кириных словах что-то есть. А, может быть, это я шальная, и даже родись я на мизерном островке где-нибудь в Микронезии, то все равно бы мечтала расправить крылья.