Шрифт:
Целлюлозно-бумажный комбинат являлся производством непрерывным, то есть работал круглые сутки без выходных и праздников. Лишь раз в году предприятие останавливалось полностью на месяц для проведения ремонтных и профилактических работ. Если для вспомогательных работ человека можно было подготовить за 2-3 месяца, за полгода, то на бумажной фабрике профессионала растили годами. У каждого – размольщик он или клеевар, прессовщик или сушильщик, или сеточник бумагоделательных машин – существовала масса тонкостей, которые постигаются всем интеллектом человека в процессе производства. Достаточно сказать: специальность сеточника входила в перечень освобожденных от призыва в армию. Такой перечень утверждался на правительственном уровне. Армия могла обойтись без Петрухина или иного сеточника, а вот Поронайский ЦБК обойтись без них не мог.
Мастерство Михаилу давалось не сразу, и своими успехами он обязан был человеку, память о ком бережет по сей день. Изготовление бумаги – дело очень тонкое, требующее сплава знаний и опыта, особого чутья. Сколько раз случалось: вдруг бумагоделательная машина начинает барахлить безо всяких видимых причин – и попробуй понять ее каприз. Собирайте партком, профком, объявляйте аврал, поднимайте массу заводчан – проку не будет, массовый энтузиазм приберегите для субботника. Укротить норовистую машину может только Федя – так зовут по-русски Сим Уль Юна. На групповом снимке 1965 года, где запечатлена в заводском клубе группа награжденных работников ЦБК, он стоит крайний справа (см. фото). У абсолютного большинства присутствующих по одной медали, у Феди – две. Это награда за его неоценимые заслуги перед коллективом завода, перед Советской Родиной, полноправным гражданином которой он стал. Улыбчивое лицо свидетельствует, что судьба его вполне благополучна. Однако, пожалуй, один Михаил Петрухин, сидящий вторым справа, знает, что в душе его наставника и друга таится глубокая рана. Федя, по рождению кореец Сим Уль Юн, был завезен на Карафуто под именем Коненаки Фидэо (почему и получился Федя). Обладая цепким пытливым умом, он основательно освоил одну из сложнейших профессий и стал относительно обеспеченным человеком, что позволило жениться на японке по любви. У них родился сын.
Возможно, военно-политических проблем Коненаки сторонился, но они сами вторглись в его судьбу. Советский Союз вступил в войну с Японией, и вскоре боевые действия развернулись южнее 50-й параллели, то есть совсем недалеко от Сикуки. Поднялась паника, началась срочная эвакуация жителей в метрополию. Ввиду острой нехватки транспорта отправить на Хоккайдо смогли лишь женщин с детьми. Со своими Коненака Фидэо простился наскоро, надеясь догнать их, но сделать это не успел. В какое-то утро на улицах Сикуки уже стояли русские танки.
Новая власть обратилась к мирному населению с призывом к сотрудничеству. Трудолюбивые японцы, проявив законопослушание и вникнув в ситуацию, принялись выполнять производственные задания, хотя влиятельные чиновники призывали работать на Красную Армию так, чтобы только дым шел из трубы. Началась репатриация, и положение резко осложнилось. Прибывающее советское население не имело должной подготовки, чтобы заменить японцев. Спад произошел даже в ручной заготовке древесины, что уж говорить о бумажной промышленности!
Советские руководители обратились к японским специалистам остаться на производстве по договору. За ними оставалось их жилье, должность, им назначалась высокая зарплата. Заключение таких договоров называли добровольно-принудительным. Конечно, не обходилось без нажима, но тех, кто категорически отказывался от сотрудничества, насилию не подвергали, лагерями не пугали.
Михаилу запомнился Фурихата, тонкий знаток контрольно-измерительных приборов, и Коненаки, он же Сим Уль Юн. Они стали наставниками советских специалистов и рабочих. Оплата им шла по высшему, восьмому разряду, к нему плюсовали различные доплаты – за дежурство, за подмену специалистов, за переработку в нештатных ситуациях.
Как-то Михаилу и Феде пришлось выехать в Хабаровск по одному делу, где они пробыли около двух месяцев. Не имея склонности к кабацким приключениям, они вечерами предавались беседам, которые крепко сдружили их. Федя рассказывал о прожитом, о своей прежней семье, о страстной любви к жене, о радостях отцовства – сына он обожал. Говорил он спокойно, стараясь подобрать подходящие русские слова, и от этого печаль его обретала особый оттенок, откровение глубоко трогало Михаила. Да, говорил Федя, он тут женился на хорошей женщине-кореянке, у них славные дети – сын и дочь, но как быть – ту первую любовь, своего первенца забыть невозможно, наверное, такова природа человека. Как они там?
Едва появилась возможность посетить Японию, он поехал туда.
– Домой вернулся Федя грустный, – вспоминает Михаил Лаврентьевич. – Жену он не нашел, зато встретился в Саппоро со своим родным братом, обнял родного сына. Сын уезжал ребенком, а стал зрелым семейным мужчиной. Он оказал должные почести отцу, но разве возможно было преодолеть полосу отчуждения, воздвигнутую временем?
В Японии живут близкие родственники корейца Сим Уль Юна – японцы. На Сахалине живут дети и внуки корейца Сим Уль Юна – корейцы по национальности, граждане России. Самого Сим Уль Юна уже нет, он умер в 1995 году и похоронен в Поронайске. Его сын и дочь живут и здравствуют, и ни те, кто на Хоккайдо, и ни те, кто на Сахалине, не отрекаются от своего родства. Вот в какой тугой узел завязала их судьбина!
Жизнь развивала дружбу и добрососедство вширь и вглубь. Семьи Сим Уль Юна и Михаила Петрухина еще теснее сблизило то обстоятельство, что их сыновья Сим Сергей и Николай Петрухин стали учениками новой школы № 2 города Поронайска и первыми выпускниками. 27 юношей и девушек, среди которых было семь человек корейской национальности, получили аттестаты зрелости. Документы вручали им в июне 1972 года директор школы Ким Александр Николаевич, напутственное золотое слово, со слезами смешанное, произнесла классный руководитель Валентина Николаевна Захарченко.