Шрифт:
Из сообщения начальника отдела спецпропаганды политуправления 2-го Дальневосточного фронта подполковника Лисковца.
После пожара
Галина Александровна Черняева не раз рассказывала о том, как давным-давно приехала вместе с родителями в поселок Нитуй Поронайского района, как поначалу боялась японцев. Они совсем недавно воевали с нами, все поголовно были самураями и запросто могли зарезать детей.
Однажды, не в самый лучший для семьи день, от трубы загорелся дом. Дома японской постройки горели не более пятнадцати минут. Огонь мигом охватил потолки и стены, оклеенные бумагой, и в небо разом ударил огромный костер. Горящий дом японцы не спасали, а стремились спасти людей и отстоять соседние строения. Не оплошали они и в тот день – успели вынести детей и кое-что из утвари.
Пожар хуже любого вора: вор хоть стены оставит, а тут уничтожено было решительно все!
К счастью, в поселке оказалось пустующее жилье, и крышу над головой нашли быстро. Но не стало множества привычных вещей, которыми мы пользуемся ежечасно, не задумываясь об их значимости: ложек, тарелок, кастрюль, ведер. Кружки, чтобы воды напиться, – и той не оказалось! Ребятишки после пожара грязные, чумазые, а нет мыла, мочалки, бельишка для смены, никакой абсолютно одежонки, кроме той, в которой их застал пожарный переполох. А на чем спать? А чем укрываться?
Первыми на помощь погорельцам пришли японцы – потянулись с узлами к месту их нового обитания. Несли посуду, продукты, толстые матрацы и одеяла, одежду, обувь, различную домашнюю утварь. Кланялись, выражали сочувствие. Пришли прежние соседи, бездетные муж и жена, выложили стопу отглаженного постельного белья, поставили горячего рису с рыбной приправой. Долго сидели, просили отдать им в дочки младшую сестру Галины Соню, к которой они успели проникнуться душевностью.
Новым соседом у них стал Тимура-сан. У него была дочка, ровесница Галины, дети быстро подружились, подружились и взрослые. Дети вместе бегали на речку, в лес за ягодой, зимой катались на санках да на лыжах. С помощью новых соседей семья занялась огородничеством: сажали картошку, капусту, сеяли табак. Жить с огородом стало намного легче.
Для наших переселенцев японцы оказались незаменимыми учителями. Наши не видели моря, не знали, с какой стороны подойти к кунгасу, как разобраться в путанице сетей. Японцы научили наших ставить ловушки, невода, управлять кунгасами, лодками, обрабатывать рыбу. У них вдоль всего побережья, через каждые 12-15 километров располагались рыбозаводы, туковарни, повсюду стояли чаны для засолки. Сами они изготавливали бочкотару, ящики для упаковки готовой продукции. Тут же находился ледник. В феврале-марте в него завозили горы льда, и холода хватало до следующей зимы. Чему наши японцев научили? Наверное, и для них общение с нами было небесполезным. Только на поверхности всегда остается что-нибудь негативное. Бросалось в глаза, что японцы освоили русский мат. Случалось наблюдать ссоры японских мужчин: начинают препирательства вроде спокойно, потом распаляются все больше, крик становится громче. Наконец наступает кульминационный момент: запускают русским матом, как булыжником, после чего конфликт считается исчерпанным. Наши поражали японцев употреблением спиртного. Японец чашечку сакэ смакует целый вечер – наш залпом опрокидывает стакан неразведенного спирту. Японцев учили, как перед этим выдох сделать, как запить водой, закусить. Потом вместе пели русские песни. При отъезде на прощание вместе выпили добре, песни спели, сплясали под гармошку. А бездетные соседи все никак не могли расстаться с мыслью об удочерении Сони. Со слезами прощались, все просили, чтобы отдали ее.
Прошу оставить на рыбозаводе, так как я не имею родных и знакомых на Хоккайдо, живу на Сахалине с 1927 года, то есть со дня моего рождения. Жил у приемных отца и матери, воспитывался у чужих людей. Считаю родиной Советский Союз.
Накамуро, житель поселка Асанай.
Всего по Невельскому району заключено 67 договоров с японскими рабочими на 2-3 года. В районе выписывают 1 421 экземпляр газеты «Новая жизнь», которая выходит на японском языке.
Из отчета политотдела областного Управления по гражданским делам за период с октября 1945 года по 20 июля 1946 года.
Прерванная дружба
От поселка Муравьево, что был в Корсаковском районе, ничего не осталось. А место здесь историческое: 20 июля 1867 года рота 4-го Восточно-Сибирского линейного батальона на восточном берегу пролива, соединяющего залив, названный именем майора Буссе, основала пост Муравьевский. У берегов здесь играли стада лососей, косяки сельди пёрли прямо на берег, ее можно было собирать корзинами. В озере Буссе нашли редчайшее растение – анфельцию, из которой производят агар-агар. На склонах пологих гор полно брусники, лимонника, красники. После 1905 года рядом с русскими, оставшимися здесь, японцы построили поселок Тобути.
С приездом вербованных жизнь тут пошла веселая. Бригада прибрежного лова добывала сельдь, горбушу, корюшку, зимой – навагу, засольный и икорный цеха работали по двенадцать часов. Осенью наступало некоторое затишье, общественная жизнь перемещалась к клубу, куда кинопередвижка раз в неделю привозила кино, и к магазину, где торговали спиртным. После ноябрьских праздников выпадал снег. Зрелые мужчины и молодые парни уезжали на лесоучасток за двадцать километров – там начинался сезон лесозаготовок и вывозки древесины на нижний склад. «Длинный» рубль, за которым сюда приехали, на дороге не валялся, его приходилось зарабатывать. Семье, о которой пойдет речь, повезло хотя бы в том, что она поселилась недалеко от японца-врача. Новая власть ему запретила заниматься частной практикой, и он стал разнорабочим. У него установились дружеские отношения с соседями. Главу семьи назначили бригадиром хозяйственного подразделения, обслуживавшего внутренние нужды рыболовецкого предприятия. Бригада вела текущий ремонт жилья и производственных объектов, перевозила мелкие грузы на лошадях, содержала самих лошадей, а в разгар путины и добычи анфельции перебрасывалась в производственное пекло. Особенные дружеские отношения у японца сложились с младшей дочкой бригадира, которой минуло десять лет. Она его не забыла и до сих пор.
– Звали нашего соседа Такая. Не могу объяснить, что влекло его к нам. Отец его очень уважал, но отец выпивал, а японец был трезвенником. Тем не менее они почти каждый вечер сходились для разговора. Отец живо схватывал японский язык, наш друг сносно объяснялся по-русски, научился, видимо, у старожилов. Когда отца не было дома, Такая принимался помогать маме по хозяйству: воды наносит, дров наколет. А то затевал с нами игры. Ему было лет тридцать, у них с женой подрастало двое маленьких детей. Жену его мы видели редко, она казалась нам замкнутой, стеснительной. Она сидела дома, ее могла угнетать обида, что нам он уделяет больше внимания, чем собственным детям.