Шрифт:
Так вот: когда говорят о многомиллионных жертвах, я вспоминаю прежде всего вот эту самую «малость» – родного отца. Сам теперь, превзойдя его тогдашний возраст, я с потаенной сердечной болью думаю, что под дулами вскинутых винтовок он думал обо мне, потому что я был самым младшим его ребенком. Он не раз говорил окружающим, поглаживая мою голову:
– Вырастить, выучить бы, тогда и помирать можно…
Я вспоминаю зарезанного карателями старика Ивана Степановича, бабушку Матрену, сгоревшую в собственной хате, нашего соседа-однофамильца Сергея, погибшего в звании капитана артиллерии. Сергей перед войной спас меня во время ледохода, когда старое набухшее пальтишко задержало меня всего на минуту среди трущихся льдин.
Неужто кто-то посмеет упрекнуть меня в этом?
У каждого в той войне свой погибший отец или брат, сын, свое страдание, свои муки. Убитые в Мидзухо ведь тоже были для кого-то родными. Давайте примерим на себя чужую боль, и мы тогда не станем рассуждать, с какой цифры начинать отсчет печальных жертв.
Работая над этой книгой, я слышал не раз пожелание о том, чтобы установить памятник жертвам той трагедии. Но где – в глухих распадках?
Выручил старожил Пожарского Михаил Федорович Рыбачук, определивший без раздумий:
– За мостом через речку Окуловку высится холм. С него видна долина реки Лютоги, распадок между хребтами, где когда-то находилось поселение Урасима. К холму есть два подъезда с трассы, соединяющей западное побережье с областным центром. Надо там лишь планировку сделать.
Тогда еще существовал совхоз «Чаплановский», и старанием его специалистов, механизаторов, водителей необходимые работы были произведены. Завезена даже плодородная почва. 12 мая 1992 года туда доставили саженцы, приехали люди из Пятиречья, Чапланово, Пожарского, и мы принялись за работу. Трудились юные школьники, имевшие смутное представление о причинах трагедии, пожилые корейцы, помнившие в деталях жизнь при японцах, рядом оказались русские, украинцы, даже японец, представлявший телекомпанию Эн-эйч-кэй. Мы тогда высказали простую и ясную мысль: спасение человечества в дружбе людей, в их созидательном труде на общее благо.
Было решено: как только установят тут памятник, мы посадим возле него три дерева: корейскую сосну, японскую сакуру и русскую березу – любимые деревья трех народов. Пусть по весне цветет сакура, летом красуется белоствольная береза и вечно зеленеет сосна.
Выдающийся ученый и поэт средневековой Кореи Сон Саммун сказал:
Если спросишь, кем я стану
После смерти, – я отвечу:
Над вершиною Пэнлая
Стану я сосной высокой.
Пусть замрет весь мир под снегом,
Зеленеть один я буду.
Письмена на сердце
Набежала волна
и отхлынула в море, стирая
письмена на песке, –
кто сотрет письмена печали
в безутешном скорбящем сердце?
Ёсии Исаму (1886–1960)
2 сентября 1945 года правительство Японии подписало акт о безоговорочной капитуляции. Южный Сахалин и Курильские острова отошли к Советскому Союзу. Победа – это трудная ноша. Победители брали на себя ответственность за охрану освобожденных территорий, производственных объектов, за жизнь и здоровье мирных граждан Японии, а также пленных, которых требовалось обеспечивать в соответствии с нормами, установленными Советским правительством. В этом отношении командование 2-го Дальневосточного фронта и Гражданское управление 112
Южного Сахалина проделали огромную работу, в частности, суровыми мерами пресекали попытки насильственных действий в отношении японцев. Японское население подлежало репатриации, и советских людей призвали заселить новые земли. Десятки тысяч переселенцев и вербованных поехали на южный Сахалин. Прежние еще не убыли – новые прибыли, и история поставила интереснейший эксперимент: тем и другим пришлось соседствовать и сотрудничать некоторое время.
Дипломатия на бытовом уровне
Было время, когда наши «корабли мира» часто навещали южных соседей. Мне однажды рассказали про одну из таких поездок. Встретили сахалинцев хорошо, были улыбки, цветы, рукопожатия, приветственные речи и застолья.
Приготовили хозяева и сюрприз, какого гости не ожидали. Пожилые японки пришли с необыкновенными реликвиями: они повязали головы красными косынками и развернули почетные грамоты. Грамоты отпечатаны были на простой бумаге, единственным украшением на них являлся портрет Сталина в обрамлении знамен. Японки рассказали, что наградили их за успехи в социалистическом соревновании по выполнению плановых заданий первой послевоенной пятилетки. И они, подданные Японии, внесли свой посильный вклад в выполнение советских планов, справляясь со своими личными обязательствами досрочно. Работать они пошли ради чашки рису и были ошеломлены, когда на собрании им вручили эти грамоты, косынки и денежные премии. Такое внимание руководства и обрадовало, и напугало их. Обрадовала высокая оценка их труда, а напугал возможный гнев русских товарок, которые таких успехов не добились, поскольку не обладали должными навыками. Но все обошлось, работницы не обиделись, а подружились, даже ходили друг к другу в гости, угощались, песни пели. С той поры косынки и грамоты они берегут как самую дорогую память о молодых годах, переполненных бурными событиями.
Сахалинцы с улыбкой смущения слушали откровения пожилых японок. О событиях того времени они имели весьма смутное представление. А ведь в истории нашего островного края однажды сложились уникальные обстоятельства, когда довольно продолжительное время – от полутора до двух с половиной лет – жили бок о бок с японцами граждане Советского Союза. Бок о бок – не образное выражение, его следует понимать буквально. Люди, приезжавшие по оргнабору и переселению, селились не только по соседству, а нередко под одной крышей, поскольку свободного жилья не имелось. Староста приводил прибывших в японскую семью, там потеснялись, освобождая часть комнат. У хозяина была большая семья, у нашего два–три сорванца, а дальше отношения складывались так, как подсказывал уровень человеческой культуры и понятие о правилах людского общежития.