герцогиня. Не понимаю, почему его до сих пор нет. Как он был вчера хорош с бриллиантами на эполетах!

розетта (продолжая). «Счастье мое, если, уведомленный сединами, что вскоре предстоит мне отчитаться в том, как управлял я своей паствой, я окажусь еще в силах посвятить своему стаду...» Посвятить стаду? Как забавно!.. «...Своему стаду, которое обязан питать божественным глаголом, звуки слабеющего голоса и...»

герцогиня. Отныне он мальтийский командор. Если б не обет, он, пожалуй, женился бы.

розетта. Ну уж нет, ваша светлость! герцогиня. Читай, читай, я слушаю.

розетта (продолжая). «...и угасающего пыла...». Ах, все эти пастухи и стада такие скучные! (Бросает книгу.) герцогиня. Как ты думаешь, он женился бы? Скажи, женился бы? розетта. Только с позволения вашей светлости.

герцогиня. И я дала бы ему позволение, женись он так же, как герцог на мне... Увы, в какой век мы живем! Я замужем, а мой супруг не бывает у меня. Можешь ты это понять? Можешь объяснить, почему я должна уважать, бояться, любить, как господа всевышнего, незнакомого мне человека, своего повелителя, которого не вижу и который не думает обо мне? Я обязана его чтить, обязана прятать от него свою тайну, а он не снисходит даже до того, чтобы шпионить за мной, и лишь издалека позволяет мне носить его титул, как владелец дает свое имя заброшенному поместью. розетта. Ваша светлость, у меня есть брат фермер, богатый фермер в Нормандии. Так он всегда твердит: кто не возделывает землю, тот не имеет права ни на цветы, ни на урожай с нее.

герцогиня (высокомерно). О чем это вы, мадемуазель? Принесите мои часы из шкатулки. (На мгновение задумывается.) На первый взгляд твои слова лишены всякого смысла. Но, подумав, я нахожу, что они могут далеко завести, если руководствоваться ими в политике. Дай-ка мне флакон — у меня какая-то слабость... Ах, если бы два года назад, в монастыре, добрые сестры объяснили мне, что значит быть замужем, я, наверно, проплакала бы целую ночь, а потом приняла бы решение либо стать аббатисой, либо выйти только за человека, который меня любит. Правда, это не был бы кавалер; поэтому...

розетта. Поэтому, может, и к лучшему, что мир устроен так, а не иначе.

герцогиня. Но пока он устроен так, Розетта, я не знаю, как жить дальше. Я, правда, тверда в правилах веры, но на каждой исповеди обещаю порвать с кавалером, а слово сдержать не в силах. По чести сказать, я не думаю, что аббат на это рассчитывает и всерьез этого требует, но получается — я обманываю бога. И почему надо жить, стыдясь себя и вечно тревожась, блюдя для проформы священные установления и на глазах у всех попирая их? Я совсем потеряла голову и способна лишь на одно: любить того, кого люблю. К тому же я вижу, что никто меня за это не осуждает. розетта. Ах господи, да за что же осуждать вашу светлость? Напротив, я убеждена: все только радуются, что вы так любите друг друга. герцогиня. Ты находишь?

розетта. Это видно по дружеским улыбкам, которыми встречают вашу светлость, когда вы идете об руку с кавалером. Вас всюду приглашают вдвоем. Обе ваши семьи принимают его с таким радушием...

герцогиня (вздыхая). Да, но здесь он не у себя... Увы, такая любовь почитается величайшим счастьем на свете, и все же никто не осмелится пожелать подобного счастья своей дочери. (Задумывается.) Своей дочери! Эти слова приводят меня в трепет. Разве счастлива та, кто чувствует, что, родив дитя, будет умирать от стыда; что снисходительность и внимание света мгновенно сменятся презрением и холодностью; что женщины, извиняющие влюбленную, закроют свои двери перед матерью; что те, кто прощает мне измену мужу, не простят измену его имени, ибо уважать полагается только имя, которое держит вас в оковах и висит у вас над головой, как меч. Кем бы ни был для вас его носитель — всем или пустым звуком,— это имя начертано на вашем рабском ошейнике и под ним: «Я принадлежу такому-то».

РОЗЕТТА. Неужели с вашей светлостью обойдутся так жестоко? Вас же всюду любят.

герцогиня. Даже если со мной будут мягки, я сама осужу себя и, поверь, осужу сурово. Я не посмею не то что поднять глаза на свою мать, но и взглянуть на себя, оставшись одна. Нет, не посмею.

розетта. О господи, ваша светлость пугает меня!

герцогиня. Довольно. Мы слишком много говорим об этом, мадемуазель, хоть я сама не понимаю, отчего так получается. Я не героиня романа и не покончу с собой, но, разумеется, навсегда похороню себя в монастыре.

Явление

второе

Герцогиня, Розетта, лакей.

лакей. Доктор Троншен спрашивает, может ли ее светлость принять его.

герцогиня (Розетте). Ступайте и велите просить.

Явление

третье

Герцогиня, Троншен.

Он сгорблен, на голове — вольтеровский парик, в руках — трость высотой с него самого.

герцогиня (весело). А вот и мой добрый старый доктор! (Вскакивает и спешит навстречу). Ну, обопритесь же на свою пациентку. (Берет его под руку и подводит к креслу.) Что вы расскажете мне, доктор? Что сегодня у всех на устах?

троншен. Ах, прелестница моя, вы хотите знать, что говорят о других? Берегитесь, не то я расскажу вам кое-что о вас самой. Дайте руку, ваша светлость, пощупаем пульс... Да сядьте же и не вертитесь, непоседа.