Покончивъ съ вопросомъ о женитьб, мы изливали свои сердца въ безконечныхъ разговорахъ о литератз'р, которую оба такъ любили. Я ощущалъ прямую потребность бесдовать объ искусств, говорить по-итальянски о томъ, что касается Италіи. Вдь, я былъ лишенъ этого наслажденія боле двухъ лтъ, и вредное вліяніе оторванности больше всего сказывалось на стихахъ. Я дзтмаю, что если бы современнымъ знаменитйшимъ людямъ Франціи, Вольтеру и Руссо, напримръ, пришлось прожить лучшую часть своей жизни въ скитаніяхъ по странамъ, гд никто не знаетъ ихъ языка, и гд не съ кмъ поговорить, то у нихъ, можетъ быть, не хватило бы невозмзт–

тимости и запорнаго постоянства писать исключительно изъ любви къ искусству, разсказывая свою душу, какъ это длалъ я въ продолженіе столькихъ лтъ, вынужденный жить и общаться съ варварами. По совсти, въ отношеніи къ итальянской литератур мы въ прав называть такъ всхъ остальныхъ европейцевъ, но это, однако, можетъ относиться и къ большей части Италіи, зиі пезсіа. Пожелай кто-нибудь писать вдохновляясь твореніями Петрарки и Данте, емзт суждено будетъ остаться непонятымъ, такъ какъ кто теперь въ Италіи можетъ по настоящему цнить и живо чзгвствовать Данте и Петрарку? Одинъ на тысячу,—и то сказано слишкомъ. Вмст съ тмъ, непоколебимый въ своемъ отношеніи къ истинному и прекрас-номз', я предпочту (польззшсь каждой возможностью, чтобы изложить свое отношеніе къ данному вопросу), я пред-почтз' писать на мертвомъ язык для зтже почти совсмъ не сз’ществующаго народа и быть заживо погребеннымъ, чмъ писать на одномъ изъ нмыхъ и глухихъ языковъ, какъ языкъ французовъ или англичанъ, хотя ихъ армія и из'шки длаютъ ихъ модными. Въ тысячз* разъ лучше стихи итальянскіе (но хорошо выточенные), даже если они и бз'дз'тъ временно презираемы и неизвстны, или осмяны, чмъ французскіе или англійскіе, или на какомъ-нибз'дь другомъ могущественномъ жаргон, которые получатъ большое распространеніе и принесутъ всеобщее одобреніе. Вдь, не одно и то же перебирать для себя одного благородныя и мелодичныя стрзчіы арфы или дзтть въ пошлзтю волынкз% хотя бы подъ торжественные аппло-дисменты тысячи вислоухихъ слушателей

Возвращаюсь къ моему другу, въ разговорахъ съ которымъ я часто высказывалъ эти мысли, что доставляло мн величайшее облегченіе. Я не долго наслаждался полнымъ и столь новымъ для меня счастьемъ проводить дни съ людьми, которыхъ я любилъ и глубоко уважалъ. Несчастный случай съ моимъ другомъ нарз'шилъ нашъ покой. Онъ запалъ съ лошади, катаясь со мной верхомъ, и вьівихнзчіъ себ руку въ кисти. Я сначала подумалъ,

что онъ сломалъ ее, и это такъ сильно взволновало меня, что я заболлъ и мое положеніе стало опасне его. Черезъ два дня у меня началась жестокая дизентерія. Болзнь быстро з'хз’дпіалась, и въ продолженіе пятнадцати дней я не бралъ въ ротъ ничего, кром ледяной воды. Я страшно ослабъ, въ сз'тки у меня бывало боле восьмидесяти испражненій, но не было лихорадки. Темпе-ратз'ра тла настолько понизилась, что винныя припарки, которыя мн клали на животъ, чтобы оживить совершенно истощенные органы, припарки настолько горячія, что обжигали рз'ки моимъ домашнимъ и мою кожу, казались мн холодными. Весь остатокъ жизни сосредоточился въ голов, хотя и ослабвшей, но ясной. Спустя пятнадцать дней настзчіило улучшеніе, но еще на тридцатый день число испражненій превышало двадцать въ сутки. Наконецъ, черезъ шесть недль я выздоровлъ, хотя и превратился въ скелетъ и такъ ослабъ, что еще цлый мсяцъ слуги вынуждены были переносить меня на рзчсахъ, когда приходилось поправлять постель. Я дз^малъ, что не выживу. Мн были крайне тяжелы мысли о смерти, о разлук съ моей Дамой, съ другомъ, со славой, еще только рождавшейся, которой я добивался въ теченіе десяти лтъ со столькими усиліями. Я чз’вствовалъ, что вс произведенія, оставшіяся посл меня, были бы не въ такой мр закончены, какъ я бы могъ этого достичь, если бы Господь далъ мн время. Утшало меня лишь то, что я з^ирз^ свободнымъ въ присутствіи самыхъ дорогихъ для меня сз’ществъ на свт, любовь и уваженіе которыхъ я, казалось, заслз'жилъ, и то, что меня минзчотъ страданія физическія и моральныя, врные спутники старости. Я сдлалъ другу вс нужныя указанія насчетъ дальнйшаго печатанія моихъ трагедій. Когда я впослдствіи занялся серьезно самъ этимъ печатаніемъ, продолжившимся около трехъ лтъ, то ясно понялъ по кропотливости и медленности работы надъ безконечными корректурами, что згмри я тогда, посл меня не осталось бы ничего значительнаго. Весь первоначальный трудъ пропалъ бы даромъ—такое

ршающее значеніе имютъ въ поэзіи послдніе заканчивающіе штрихи.

На этотъ разъ сзщьба помиловала меня и позволила довести трагедіи до той степени совершенства, какую я могъ имъ дать. Я надюсь, что написавъ ихъ, я оставилъ по себ нкоторый слдъ.

Выздоровленіе мое шло очень медленно и я чувствовалъ себя настолько слабымъ, что не могъ достаточно тщательно проврить корректуры первыхъ трехъ трагедій, надъ которыми работалъ четыре мсяца въ этомъ году. Это было причиной того, что два года сп}ютя по ихъ появленіи въ свтъ, окончивъ все изданіе, я исправилъ ихъ и переиздалъ отдльно. Сдлалъ я это, чтобы удовлетворить требованіямъ искусства и, главнымъ образомъ, своимъ собственнымъ; ибо, вроятно, лишь весьма немногіе замтятъ измненія въ стил. Каждая поправка въ отдльности не имла большого значенія, но общее впечатлніе на много з'лучшилось и, надо надяться, что это будетъ оцнено если не теперь, то въ будущемъ.

Глава XVIII.

ТРЕХЛЪТНЕЕ ПРЕБЫВАНІЕ ВЪ ПАРИЖЪ.—ПЕЧАТАНІЕ ПОЛНАГО СОБРАНІЯ ТРАГЕДІЙ,—ОДНОВРЕМЕННОЕ ПЕЧАТАНІЕ ДРУГИХЪ ПРОИЗВЕДЕНІЙ

ВЪ КЕЛЪ.

Рука аббата Калузо давно зажила, и онъ долженъ былъ вернуться къ своимъ литературнымъ занятіямъ въ Турин, гд занималъ мсто секретаря Академіи Наукъ. Передъ окончательнымъ отъздомъ въ Италію емзг пришла мысль предпринять экскз'рсію въ Страсбургъ. Возможность провести съ нимъ еще нкоторое время заставила меня ршиться сопутствовать ему, хотя я и чувствовалъ себя еще слабымъ.

Моя Дама присоединилась къ намъ, и мы выхали въ октябр. Среди другихъ достопримчательностей мы постили Кельскз'ю типографію, прекрасно обставленную Бомарше, который самъ кз’пилъ Бэскервильскій шрифтъ для различныхъ изданій полнаго собранія сочиненій Вольтера. Красота шрифта, быстрота работы, счастливый случай, сведшій меня съ Бомарше еще въ Париж, все это подало мн мысль воспользоваться его типографіей для печатанія моихъ остальныхъ произведеній, по отношенію къ которымъ я опасался строгостей французской цензуры, не боле снисходительной, чмъ итальянская. Я всегда съ отвращеніемъ подчинялся этому предварительномз^ осмотрз', но не потому, чтобы стоялъ самъ за полнзчо свободзг печати. Я никогда не позволю себ написать ничего, могущаго вызвать чье-либо недовольство или обиду. Въ длахъ печати Англія всегда останется для меня единственной достойной подражанія и дйствительно свободной страной. Полная свобода совсти, уваженіе къ добрымъ нравамъ, сдержанность въ выраженіяхъ—всегда бз’дз-тъ единственными законами, которымъ я охотно подчиняюсь.

Воспользовавшись позволеніемъ Бомарше прибгнз’Ть къ его замчательной типографіи, я оставилъ для печатанья рукопись пяти одъ подъ общимъ названіемъ „Свободная Америка". Эта небольшая вещь должна была служить пробой, вполн меня зщовлетворившей. Въ продолженіе двухъ лтъ я только тамъ печаталъ свои произведенія. Я получалъ каждзчо недлю корректз'ры въ Париж и посл исправленія отсылалъ ихъ обратно. Иногда я мнялъ нкоторые стихи цликомъ. Моему рвенію способствовало страстное желаніе совершенствованія и рдкая любезность кельскихъ метранпажей, которой я никогда не смогу нахвалиться. Въ противоположность имъ, служащіе у Дидо перепортили мн много крови, заставляя дорого доплачивать за каждз'ю перестановку словъ; такъ что если обыкновенно въ жизни поизучаешь поощреніе за исправленіе ошибокъ, то я, напро-

ЖИЗНЬ ВИТТОРІО АЛЬФШРИ.

16

тивъ, долженъ былъ платить за исправленіе или замну моихъ промаховъ.

Мы вернзглись изъ Страсбурга въ виллу Кольмаръ, и нсколько дней спз'стя, къ концу октября, мой другъ ухалъ въ Тзфинъ. Боле чмъ когда-либо было мн тяжело лишиться его милыхъ и мудрыхъ совтовъ. Мы оставались въ деревн весь ноябрь и часть декабря, пока организмъ мой медленно оправлялся отъ тяжелаго потрясенія. Полубольной писалъ я кое-какъ второго „Брута “. Я ршилъ, что это послдняя моя трагедія; она должна была печататься въ самомъ конц, и у меня оставалось еще много времени, чтобы привести ее въ наилз'чшій видъ.