ЖИЗНЬ ВИТТОРІО АЛЬФІЕРИ.

19

надвигающейся на насъ нуждой, мы ршили возвратиться во Францію, единственную странз', гд эта несчастная бумажка пока давала намъ средства къ жизни. Будущее страшило насъ и сулило еще большія непріятности. Все-таки въ август, передъ тмъ, какъ окончательно покинуть Англію, мы постили Бэтъ, Бристоль и Оксфордъ, затмъ опять черезъ Лондонъ прохали въ Дувръ, гд нсколько дней спустя сли на пароходъ.

Въ Дувр со мной приключилась по-истин романтическая исторія, которую я разскажу въ двухъ словахъ. Въ третье пз'тешествіе по Англіи въ 1783—1784 г.г. я не пытался чего-либо узнать о той знаменитой дам, которая во время второй поздки подвергла меня столькимъ опасностямъ. До меня только дошли смутные слзгхи, что она з’хала изъ Лондона, что ея мзокъ замеръ посл развода, а она сама вышла замужъ за кого-то темнаго и неизвстнаго. За вс четыре мсяца, проведенные въ Лондон, я не слышалъ о ней ничего, ничего не сдлалъ, чтобы добыть о ней свднія, и не зналъ даже, жива ли она. Но въ Дувр, въ моментъ, когда я садился на пароходъ, за четверть часа до своей спутницы, чтобы убдиться все ли въ порядк, я случайно поднялъ глаза на берегъ, полный народз', и первое, на что зтпалъ мой взоръ, была эта дама, почти такая же красивая, какъ двадцать лтъ назадъ, въ 1771 г. Я подзгмалъ сначала, что это сонъ, и посмотрлъ внимательне. Ея улыбка, обращенная ко мн, убдила меня окончательно. Я не могу передать вс движенія души, вс противорчивыя чувства, возбужденныя во мн этой встрчей. Я не сказалъ ей ни слова и взошелъ на пакеботъ, ожидая свою спзтт-ницз'. Она явилась, и черезъ четверть часа мы снялись съ якоря. Она разсказала мн, что сопровождавшіе ее до парохода показали ей ту даму, назвали ее и кратко разсказали исторію ея прошлой и настоящей жизни. Я также не скрылъ обстоятельствъ, при которыхъ мн случалось ее встрчать раньше, и все, что за этимъ послдовало. Между мной и моей Дамой не могло быть при-

творства, недоврія, неуваженія другъ къ другу, жалобъ. Мы пріхали въ Калэ. Еще взволнованный неожиданностью, я хотлъ написать этой женщин, чтобы облегчить тяжесть своей души. Я отправилъ ей письмо на имя одного банкира въ Дувр, прося его доставить посланіе лично, и переслать отвтъ въ Брюссель, куда я направлялъ путь. Мое письмо, копіи котораго у меня, къ сожалнію, не сохранилось, было полно горячаго чувства. Это не была любовь, но искреннее, глубокое сожалніе къ ея бродячей и не достойной ни ея ранга, ни происхожденія жизни, вмст со скорбнымъ сознаніемъ, что всему этому невольная причина. Не будь меня, она скрыла бы свои похожденія, во всякомъ случа, болынз'ю часть ихъ, и съ годами измнила бы образъ жизни. Ея отвтъ я около четырехъ недль спустя прочелъ въ Брюссел. Привожу его дословно, чтобы показать всю странность и З'порство ея дзфно направленнаго характера. Рдко можно встртить ихъ въ такой степени развитія, въ особенности 3? женщинъ. Но все на пользз' при изз'ченіи той странной породы, имя которой: человкъ 3).

Высадившись въ Калэ, мы ршили передъ тмъ, какъ окончательно запереться въ Париж, сдлать экскурсію въ Голландію, чтобы дать возможность моей Дам увидть все сотворенное тамъ искусствомъ рзткъ человческихъ. Мы хали побережьемъ до Брюгге и Остенде, оттзща черезъ Антверпенъ въ Амстердамъ, Роттердамъ, въ Гаагу и Свернзчо Голландію.

Пз'тешествіе длилось три недли, и въ конц сентября мы были въ Брюссел, гд остались на нсколько недль, такъ какъ тамъ жили мать и сестры моей Дамы. Наконецъ, въ конц октября мы вернзчшсь въ эту громаднз'ю

клоаку, гд удручающее состояніе нашихъ длъ противъ нашей воли насъ задерживало. Приходилось устраивать тамъ свою жизнь.

Глава XXII.

БГСТВО ИЗЪ ПАРИЖА,—ВОЗВРАЩЕНІЕ ВЪ ИТАЛІЮ ЧЕРЕЗЪ ФЛАНДРІЮ И ВСЮ ГЕРМАНІЮ.—МЫ ПОСЕЛЯЕМСЯ ВО ФЛОРЕНЦІИ.

6 мая 1792.

Потративъ два мсяца на поиски и затмъ на устройство новаго дома, мы, наконецъ, перехали въ него въ начал 1792 г. Домъ нашъ былъ очень красивъ и злобенъ. Со дня на день мы ожидали событій, которыя бы принесли съ собой сносный порядокъ вещей. Часто же совсмъ отчаивались, что такое время когда-нибудь настанетъ. Въ этомъ неопредленномъ положеніи моя Дама и я, какъ вс вынз’жденные обстоятельствами жить въ то время въ Париж и Франціи, только тратили даромъ время въ бездйствіи. Уже два года назадъ я выписалъ изъ Рима вс книги, оставленныя тамъ въ 1783 г. Теперь къ ихъ числу прибавились кзшленныя въ Париж, а также въ Англіи и Голландіи во время послдняго путешествія. Такимъ образомъ, въ моемъ распоряженіи былъ весь нужный матеріалъ для ограниченной сферы моихъ работъ. Съ книгами и моей дорогой иодрз’гой я бы могъ вполн наслаждаться тихимъ счастьемъ, если бы не страхъ передъ неизбжностью новыхъ перемнъ. Эта мысль отвлекала меня отъ занятій, я не могъ думать ни о чемъ другомъ и могъ заниматься только продолженіемъ переводовъ изъ Теренція и Виргилія. Между тмъ, въ это послднее пребываніе въ Париж, какъ и въ предыдущее, я никогда не хотлъ познакомиться, ни даже увидать кого-либо изъ этихъ безчисленныхъ изобртателей мни-

мой свободы. У меня къ нимъ было самое непобдимое отвращеніе, самое глубокое презрніе. Даже сегодня, когда я пишу эти строки,—а зоке четырнадцать лтъ длится эта трагикомедія,—я могу похвалиться, что по прежнему не оскверненъ ими мой языкъ, згши, глаза. Я ни разу не видлъ, не слышалъ и не говорилъ ни съ однимъ изъ этихъ французскихъ законодателей-рабовъ, и ни съ кмъ изъ подчиненныхъ имъ рабовъ.

Въ март этого года я получилъ письма отъ моей матери—они были послдними. Она въ нихъ писала съ горячей христіанской любовью о своемъ безпокойств за меня, живущаго „въ стран столькихъ смутъ, гд испо-вдываніе католичества стснено, гд каждый дрожитъ въ ожиданіи новыхъ безпорядковъ и ужасовъОна была, увы, слишкомъ права, и будущее показало это. Но когда я халъ въ Италію, этой достойной и весьма зшажаемой женщины не стало. Она покинула міръ 23 апрля 1792 г., семидесяти лтъ отъ роду.

Въ это время разгорлась война между Франціей и императоромъ, которая скоро стала всеобщей. Въ іюн попытались окончательно з'ничтожить титз'лъ короля— единственный пережитокъ стараго порядка. Заговоръ 20 іюня не задался и событія шли тихимъ шагомъ, измняя жизнь къ худшему. Такъ было до знаменитаго іо августа, когда, какъ извстно, разразилась главная бзгря.

Посл этого я не хотлъ терять ни одного дня, и моей первой и единственной мыслью было избавить мою Даму отъ всякой опасности, а съ 12 я сталъ готовиться къ отъзду. Оставалось послднее затрудненіе. Нужно было достать паспорта, чтобы выхать изъ Парижа и Франціи. Мы такъ хлопотали въ продолженіе этихъ двухъ-трехъ дней, что 15 и іб мы, какъ иностранцы, получили ихъ. Я отъ венеціанскаго посланника, Дама отъ датскаго, почти единственныхъ оставшихся около этой тни королевской власти. Было значительно трудне достать необходимые паспорта отъ нашей секціи, называвшейся Монбланъ, отдльный для каж-

даго изъ насъ и для прислуги, съ точнымъ обозначеніемъ роста, цвта волосъ, пола и проч. Получивъ, наконецъ, вс эти свидтельства о рабств, мы назначили свой отъздъ на до августа, но такъ какъ вс приготовленія были сдланы заране, я, повинуясь смутному предчувствію, настоялъ, чтобы его передвинули на субботу і8. Мы выхали посл обда, и едва добравшись до заставы Бланшъ, ближайшей отъ насъ на пути въ С.-Дени и Калэ, куда мы направлялись, спша выбраться изъ этой несчастной страны, должны были остановиться для проврки паспортовъ. На посту стояло четверо солдатъ съ офицеромъ, который просмотрвъ бумаги, распорядился отворить передъ нами ршетчатыя ворота этой огромной тюрьмы, выпзтская насъ на вольный свтъ. Но въ это время изъ сосдняго кабака выскочила банда изъ тридцати бродягъ, пьяныхъ, обтрепанныхъ, яростныхъ. Згви-давъ дв наши кареты, нагруженныя сундуками, и нашу прислугу, двухъ горничныхъ и двухъ или трехъ лакеевъ, они стали кричать, что вс богатые бгутъ со своими деньгами изъ Парижа и оставляютъ бдноту въ нужд и бдствіи. Началась ссора между немногочисленными солдатами и этой толпой негодяевъ. Тогда я вышелъ изъ кареты и бросился къ нимъ. Держа въ рукахъ наши семь паспортовъ, я спорилъ, возмущался, кричалъ громче всхъ. Это было единственнымъ средствомъ подйствовать на францз’ъовъ. Они заставляли тхъ грамотныхъ, какіе нашлись межъ нами, поочередно читать описаніе нашей вншности. Вспыливъ и потерявъ терпніе, я, не взирая на опасность, три раза выхватывалъ свой паспортъ и, наконецъ, крикнулъ:—„слзчпайте: меня зовз^тъ Альфіери; я не французъ, а итальянецъ. Примты: высокій, хзтдой, рыжіе волосы. Это безусловно я, смотрите. Паспортъ у меня. Я его получилъ отъ имвшихъ право мн его дать. Мы хотимъ ухать, и, клянусь небомъ, мы удемъ".—Сз*-мятица продолжалась боле получаса. Я велъ себя разз'мно, и это спасло положеніе. Въ это время многіе подходили вплоть къ нашимъ каретамъ. Одни кричали: „подожжемъ

кареты*, другіе:—„забросаемъ ихъ камнями*, третьи: — „это дворяне и богачи, отведемъ ихъ въ мэрію на расправу*. Но постепенно сопротивленіе, хотя и слабое, со стороны четырехъ солдатъ, высказывавшихся время отъ времени въ нашу пользу, мой крикъ, паспорта, которые я читалъ громогласно, и больше всего усталость отъ получасового возбужденія способствовали замиренію этихъ полу-обезьянъ, полу-тигровъ. Солдаты сдлали мн знакъ прыгнз^ть въ карету, гд я оставилъ Даму въ з'жасномъ состояніи. Форейторы вскочили на лошадей, ршетчатыя ворота открылись, и мы помчались галопомъ, сопровождаемые свистомъ, ругательствами и проклятіями этихъ каналій. Слава Богу, что мнніе хотвшихъ отвести насъ въ мэрію не восторжествовало. Было бы очень опасно очутиться среди городской черни, заподозрннымя въ бгств, съ нагруженными каретами. Эти разбойники изъ м}тниципалитета не отпз'стили бы насъ. Мы были бы посажены въ тюрьму, и если бы пробыли тамъ дв недли, т. е. до 2 сентября, то насъ зврски зарзали бы тамъ вмст со многими знатными людьми. Избгнз7въ этого ада, мы въ два съ половиной дня достигли Калэ, предъявивъ по дорог свои паспорта боле сорока разъ. Впослдствіи мы узнали, что были первыми иностранцами, покинувшими Парижъ и страну посл іо августа. Во всхъ муниципалитетахъ, гд мы должны были показывать паспорта, ихъ читали съ глубокимъ изз'мленіемъ. На печатныхъ паспортахъ было зачеркнз^то имя короля. Парижскія событія смутно доходили сюда, и теперь, з'зна-вая о нихъ, вс трепетали. Вотъ каковы были мои послднія впечатлнія отъ Франціи. Я покидалъ ее съ твердымъ намреніемъ никогда больше не возвращаться. Отъ Калэ можно было безпрепятственно добраться до Фландріи черезъ Гравелинъ, и мы предпочли вмсто того, чтобы тотчасъ ссть на пакеботъ, похать сначала въ Брюссель. Мы избрали путь на Калэ, думая, что будетъ легче переправиться въ Англію, не воевавшую съ Франціей, чмъ во Фландрію, гд война быстро разгоралась.