Въ Брюссел моя Дама хотла отдохнуть отъ всхъ пережитыхъ ужасовъ и провести мсяцъ въ деревн съ сестрой и ея почтеннымъ мужемъ. Тамъ мы получити письма отъ нашихъ слугъ, оставшихся въ Париж. Они писали, что въ понедльникъ 20 авгзтста, въ день, когда мы предполагали захать и къ счастью ухали раньше, къ намъ явилась секція, въ полномъ состав, та самая секція, что выдала намъ паспорта; теперь она постановила арестовать мою Даму и посадить ее въ тюрьмз^. Безуміе и глупость этихъ людей, какъ видно, достигли крайнихъ предловъ. Все это было наказаньемъ за ея происхожденіе, богатство, безз'пречнз'ю репзттацію. Мн, всегда недостойномз' ея, они не оказали этой чести. Они въ нашемъ отсутствіи конфисковали нашихъ лошадей, наши книги, доходы и вписали наши имена въ эмиграціонные списки. Изъ слдующихъ писемъ мы узнали объ ужасахъ и кровопролитіяхъ 2 сентября въ Париж, и благословили Провидніе, позволившее намъ бжать.

Видя, какъ все грозне и грозне собираются тучи надъ этой несчастной страной, и какъ кровью и терроромъ водворяется такъ называемая респз’блика, мы бла-гораззгмно ршили держаться другихъ странъ и перваго октября ухали въ Италію. Мы прохали Аахенъ, Франкфуртъ, Аугсбургъ, Инсбрукъ и очутились у подножія Альпъ. Перездъ черезъ нихъ прошелъ весело; мы вспоминали дни, проведенные въ стран, гд звучитъ зі. Я радовался свобод и тому, что вмст со своей Дамой открыто прозжаю по дорогамъ, гд прежде мн приходилось кружными пз^-тями, тайкомъ пробираться къ ней. Возможность спокойно наслаждаться ея присутствіемъ, близкое начало любимыхъ занятій, все это счастіе такъ успокоило и просвтило мою душу, что начиная съ Аугсбурга до самой Тосканы ключъ поэзіи забилъ во мн, полились и стихи. Наконецъ, 5 ноября мы прибыли во Флоренцію, откзща з’же боле не вызжали, и гд я вновь нашелъ живое сокровище языка, что не мало вознаградило меня за лишенія, которыя я протерплъ во Франціи.

Глава XXIII.

МАЛО-ПО-МАЛУ Я ВОЗВРАЩАЮСЬ КЪ ЗАНЯТІЯМЪ,—КОНЧАЮ ПЕРЕВОДЫ.—ПРИНИМАЮСЬ ЗА ОРИГИНАЛЬНОЕ ПРОИЗВЕДЕНІЕ.—НАХОЖУ ХОРОШІЙ ДОМЪ ВО ФЛОРЕНЦІИ И НАЧИНАЮ ЗАНИМАТЬСЯ ДЕКЛАМАЦІЕЙ.

По возвращеніи во Флоренцію мы больше года потратили на поиски подходящаго дома. Въ это время вновь пробзщилась во мн заглохнувшая было за послдніе годы страсть къ литератз^р. Этомз7 способствовали раздававшійся вокрзтъ меня столь милый моему сердцз7 прекрасный итальянскій языкъ, радостныя встрчи съ людьми, говорившими со мной о моихъ трагедіяхъ, и возможность часто видть ихъ, хотя и въ плохой постановк, на сцен нсколькихъ театровъ. Первая самостоятельная маленькая веіць, которую я задумалъ (за послдніе три года я написалъ всего нсколько стихотвореній), была „Апологія короля Людовика XVI я написалъ ее въ декабр того же года. Я также горячо продолжалъ переводы Теренція и Энеиды, и въ теченіе 1793 г. закончилъ ихъ; однако, они не были вполн отдланы. Саллюстія, единственную вещь, надъ которой я боле или мене работалъ во время путешествія по Англіи и Голландіи (наряду съ Цицерономъ, прочитаннымъ и перечитаннымъ мною цликомъ), Саллюстія, исправленнаго и старательно отшлифованнаго, я собирался переписать въ 1793 г. и тмъ самымъ завершить его окончательно. Затмъ я написалъ еще сатиру въ проз на событія во Франціи, въ вид компендіз7ма; такъ какъ у меня было еще много сонетовъ и эпиграммъ на этотъ трагикомическій переворотъ, и я хотлъ собрать все во-едино, то и ршилъ, что эта проза бзтдетъ предисловіемъ къ сборнику подъ названіемъ „Мизогаллъ"; она должна была и объяснить значеніе всей книги.

Такъ мало по малу я втягивался въ занятія. Наши доходы сильно з'меньшились, но ихъ все же хватало на скромнзчо жизнь. Я любилъ свою Даму съ каждымъ днемъ

все боле и боле, и чмъ безпощаднй обрушивались на нее удары сзщьбы, тмъ дороже и священне становилась она для меня. Моя душа успокаивалась, и все ярче разгоралась въ ней жажда знанія. Но для серьезныхъ занятій, о которыхъ я мечталъ, мн недоставало книгъ. Вся моя библіотека въ Париж погибла безвозвратно, и я почти не пытался вернуть изъ нея хоть что-либо. Только разъ въ вид шутки въ 1795 г. я написалъ одному знакомому итальянцу, находившемуся въ Париж, эпиграмму, въ которой было требованіе возвратить мои книги. Моя эпиграмма и отвтъ на нее помщены въ длинномъ примчаніи къ концу второго отрывка прозы въ „Мизогалл“. Что касается настоящаго творчества, то мн не хватало силъ на него. Планъ пяти родственныхъ „Авелю“ тра-мелогедій былъ у меня готовъ, но прошлыя и настоящія страданія притупили мою творческую способность. Мое воображеніе ослабло, и кипучая живость послднихъ лтъ молодости заглохла подъ вліяніемъ горя и тяжелыхъ впечатлній этихъ пяти лтъ. Такимъ образомъ я долженъ былъ отказаться отъ своихъ замысловъ за недостаткомъ необходимой для ихъ исполненія энергіи.

Разставшись съ этой дорогой для меня идеей, я взялся за сатиры, изъ которыхъ была готова лишь первая, служившая прологомъ къ остальнымъ. Я достаточно упражнялся въ сатир въ различныхъ отрывкахъ „Ми-зогалла“, и не отчаявался въ успх. Я написалъ вторзтю сатиру и часть третьей, но еще не могъ сосредоточиться-Къ тому же неудобства квартиры и недостатокъ книгъ мшали моей работ.

Въ это время я началъ заниматься декламаціей, что было только напрасной тратой времени. Вотъ какъ я пришелъ къ этому: во Флоренціи жила одна дама и нсколько молодыхъ людей, у которыхъ были способности и вкусъ къ сценическому искусству. Мы разучили „Са}'ла“ и поставили его весной 1793 г. въ частномъ дом; спектакль имлъ большой успхъ у присутствовавшей немногочисленной публики. Въ томъ же самомъ году мы нашли пріятный,

хотя и маленькій домъ Джіанфильяцци на Лунгарно, близъ моста 8.-ТгіпИа. Мы перехали туда въ ноябр. Я но сейчасъ нахожусь въ немъ, тутъ надюсь и умереть, если только судьба не заброситъ меня слишкомъ далеко. Мягкій воздухъ, далекій видъ, удобство дома освжили мои умственныя и творческія силы. Но до трамелогедій мн такъ и не удалось подняться. Въ прошломъ годзт меня очень увлекло пустое занятіе—декламація; я и въ 1794 г. потратилъ на нее три весеннихъ мсяца.

Въ этомъ дом возобновились представленія „Саз– ла“ и „Брута“, въ которыхъ я игралъ главныя роли. Вс меня увряли, и я самъ былъ склоненъ врить, что длаю замтные успхи въ этомъ трудномъ искусств. Будь я моложе, я бы могъ вполн усовершенствоваться въ немъ, такъ какъ чувствовалъ, какъ съ каждымъ разомъ все боле и боле развиваются мои способности, смлость, врность передачи. Всего лучше удавались мн переходы тона, многообразіе движеній—медленныхъ и быстрыхъ, мягкихъ и сильныхъ, спокойныхъ и страстныхъ. Они придавали красочность и скульптурность вншнему облику героя, игра остальныхъ улучшалась по моему примру, и это дало мн увренность въ томъ, что если бы у меня были деньги, время и избытокъ здоровья, я могъ въ три-четыре года сгруппировать вокругъ себя трзшпу драматическихъ актеровъ. Возможно, что она не была бы образцовой, но, во всякомъ слз’ча, отличалась бы отъ обычныхъ итальянскихъ трз’ппъ и дйствовала бы на путяхъ красоты и правды.

Изъ-за сцены я опять забросилъ свои занятія на весь этотъ годъ и на часть слдзтющаго, когда я въ послдній разъ выстзчіалъ на подмосткахъ. Въ 1795 г. въ моемъ дом шелъ „Филиппъ II“, гд я игралъ одну за другой дв столь различныя роли, Филиппа и Карлоса. Моей любимой ролью былъ Саулъ, потомз' что этотъ характеръ совмщаетъ въ себ ршительно все. Въ это время его ставили въ Пиз въ частномъ дом актеры-любители, пригласившіе и меня принять участіе въ спектакл. Я

поддался голосу маленькаго тщеславія, и это было моимъ послднимъ выступленіемъ въ любимой роли, гд я замиралъ, какъ подобаетъ царю.

За эти два года, прожитые въ Тоскан, я началъ опять поспать книги. Я досталъ почти вс пропавшія у меня произведенія на тосканскомъ нарчіи и дополнилъ собраніе римскихъ классиковъ. Къ немуг я присоединилъ, не знаю, по какимъ побужденіямъ, и греческихъ классиковъ въ лучшихъ греко-латинскихъ изданіяхъ. Мн хотлось имть ихъ и читать хотя бы одни заглавія, если ужъ не суждено было пойти дальше этого.

Глава XXIV.

ЛЮБОПЫТСТВО И СТЫДЪ ЗАСТАВЛЯЮТЪ МЕНЯ ЧИТАТЬ ГОМЕРА И ГРЕЧЕСКИХЪ ТРАГИКОВЪ.— Я ПРЕДПОЧИТАЮ ПИСАТЬ САТИРЫ И ПРОЧІЕ