отвыкалъ отъ движенія. Но все же постоянная напряженность мозга до того изнурила меня, что если бы на этотъ разъ не пришла благодтельная подагра, я бы сошелъ съ з'ма или потерялъ остатокъ силъ. Я очень мало спалъ и почти ничего не лъ. Однако, въ ма, благодаря отдыху и строгой діэт, я началъ поправляться. Но моя Дама по личнымъ обстоятельствамъ не могла вернуться ко мн и мысль о томъ, что мн придется еще томиться по ней, моей единственной радости, повергла меня въ отчаяніе, которое, боле чмъ на три мсяца, притупило мои творческія способности. Я работалъ мало и плохо до конца августа, когда столь желанное присутствіе моей Дамы утшило, наконецъ, печаль моей безпокойной и пламенной души.

Какъ только я исцлился физически и духовно, я забылъ страданія этой долгой разлуки, бывшей, къ счастью, послдней, и страстно принялся за работу. Къ середин декабря, когда мы вмст жили въ Париж, я переложилъ въ стихи „Агиса", „Софонисбу", „Мирру“, изложилъ въ проз обоихъ Брутовъ и написалъ свою пер-в}’іо сатирз1.

26 мая.

Уже девять лтъ том}' назадъ во Флоренціи пришла мн мысль объ этомъ новомъ род поэзіи. Я задумалъ сюжеты и даже пытался писать, но, не владя въ достаточной степени языкомъ и рифмой, потерплъ неудачу. Потерявъ надежду когда-либо сдлать успхъ въ стил и стих, я забросилъ эту свою первоначальную мысль. Но живительные глаза моей Дамы вернули мн необходимую смлость и энергію, и я ршился вновь попытать свои силы въ этой области; кажется, мн задалось кое-что сдлать, хотя, быть можетъ, и не дано бзтдетъ усовершенствоваться. Передъ отъздомъ въ Парижъ, я также пересмотрлъ свои стихотворенія, въ большинств законченныя. Ихъ было много, пожалуй, даже слишкомъ много.

Глава XVII.

ПУТЕШЕСТВІЕ ВЪ ПАРИЖЪ.—СОГЛАШЕНІЕ СЪ ДИДО ВЪ ПАРИЖЪ ПО ПОВОДУ ПЕЧАТАНІЯ МОИХЪ ДЕВЯТНАДЦАТИ ТРАГЕДІЙ. — ВОЗВРАЩЕНІЕ ВЪ ЭЛЬЗАСЪ.—ТЯЖКАЯ БОЛЪЗНЬ.—АББАТЪ КАЛУЗО ПРІЪЗЖАЕТЪ КЪ НАМЪ НА ЛЪТО.

1787.

Посл непрерывнаго четырнадцати-мсячнаго пребыванія въ Эльзас мы ухали въ Парижъ, самый непріятный и чуждый для меня городъ; но присутствіе моей Дамы превращало его въ рай. Не зная, сколько времени придется провести въ Париж, я оставилъ въ Эльзас, на вилл, любимыхъ лошадей и привезъ съ собой всего лишь нсколько книгъ и вс свои рукописи.

Сначала, посл долгаго пребыванія въ деревн, шумъ и зловоніе этого хаоса навели на меня уныніе.

Къ тому же мн пришлось жить очень далеко отъ моей Дамы. Эта непріятность и многое другое, невыносимое для меня въ этомъ Вавилон, заставили бы меняг ухать, если бы я жилъ только въ себ и для себя. Но уже много лтъ я не принадлежалъ себ, и съ грустью смирился теперь передъ необходимостью, стараясь, по крайней мр, извлечь отсюда нкоторую пользу для своего образованія.

Что касаетси поэзіи, то въ Париж не было ни одного литератора, хорошо знающаго нашъ языкъ, и потому въ этой области я ничему не могъ научиться.

Мой взглядъ на трагедію, въ которой французы отводятъ себ первое мсто, былъ, однако, въ основ отличенъ отъ ихъ воззрній. У меня не было достаточной флегмы, чтобы, подобно имъ, вчно изрекать торжественныя сентенціи, большей частью врныя, но плохо сказанныя. Однако, такъ какъ я привыкъ никому не возражать, ни съ кмъ не спорить, слушать много и многихъ почти никому не вря, то я научился у всхъ этихъ говорзтновъ великому искзюству молчанія.

Эти шесть-семь мсяцевъ пребыванія въ Париж были, по крайней мр, очень полезны для моего здоровья. Къ половин іюня мы вернулись въ Эльзасъ. Въ Париж я кончилъ перваго „Брута“ и, благодаря одному довольно комическому происшествію, совсмъ передлалъ „Софо-нисбу“. Мн захотлось прочесть ее одному фракцузз', котораго я зналъ въ Турин, гд онъ жилъ много лтъ. Это былъ человкъ хорошо понимающій драматическое искусство; нсколько лтъ томз7 назадъ, когда я ему читалъ „Филиппа ІІ“, онъ далъ мн прекрасную мысль перенести совтъ изъ четвертаго акта въ третій, гд я его и оставилъ, такъ какъ онъ тамъ мене стсняетъ развитіе дйствія. Пока я читалъ „Софонисбу“ этомз7 компетентному сзгдь, я пытался по возможности отожествиться съ нимъ и старался угадать по его общему видз' больше, чмъ по словамъ, его истинное впечатлніе. Онъ слушалъ не моргая, но я, также слушавшій за двоихъ, съ середины второго дйствія почувствовалъ, что холодю. Къ третьему дйствію холодъ настолько увеличился, что я не смогъ боле читать и внезапно, повинуясь непреодолимому чувствз', бросилъ рзткопись въ огонь. Мы сидли совершенно одни по обимъ сторонамъ камина и огонь, казалось, тайно призывалъ меня къ этому быстромз7 и строгому суду надъ своимъ произведеніемъ. Немного удивленный этой странной и неожиданной выходкой (у меня не вырвалось ни одного слова, которое могло бы вызвать предчувствіе такой развязки), мой дрз'гъ сдлалъ попытку спасти рукопись. Но я схватилъ щипцы и, засзг– нувъ бдную „Софонисбу" между двумя пылающими полньями, какъ опытный палачъ держалъ ее щипцами до тхъ поръ, пока она не запылала и не исчезла въ трз'б. Эта выходка была того же свойства, какъ и происшедшая въ Мадрид, жертвой которой сталъ бдный Илья, но только гораздо мене постыдная и принесшая мн пользз7. Я з'твердился во мнніи, которое уже нсколько разъ мелькало у меня по поводу сюжета этой трагедіи: о его неблагодарности и могущей съ перваго

взгляда казаться фальшивости основного положенія. По-этомз’ я ршилъ оставить ее. Но ршенія поэта подобны гнву матери. Черезъ два мсяца несчастная проза „Со-фонисбы“, такъ жестоко покаранная мною, попалась мн подъ руку. Я перечелъ ее и мн показалось, что она не лишена нсколькихъ удачныхъ мстъ. Я переиначилъ ее въ стихахъ, сильно сокращая и стараясь красотой стиля скрыть недостатки содержанія. Хотя я былъ убжденъ въ томъ, что мн не удастся сдлать изъ нея порядочную трагедію, у меня не было храбрости окончательно оставить ее, такъ какъ это былъ единственный сюжетъ, въ которомъ высокій духъ Карагена и Рима получалъ такое полное развитіе. Это слабая трагедія, но въ ней есть мста, которыми я горжусь.

Въ общемъ же мои трагедіи казались мн достаточно зрлыми, чтобы произвести общее цльное впечатлніе, и я ршилъ воспользоваться своимъ пребываніемъ въ Париж, чтобы издать ихъ, изящно, тщательно и удобно, не щадя ни труда, ни денегъ. Но раньше, чмъ остановиться окончательно на выбор той или иной типографіи, я хотлъ з’знать, какъ он справятся съ иностраннымъ языкомъ. На пробз’ я далъ законченный еще въ прошломъ году панегирикъ Траянз\ и такъ какъ онъ былъ не длиненъ, то все было готово ране, чмъ черезъ мсяцъ. Это было мудрою мрой, такъ какъ пришлось перемнить типографію. Я заключилъ условіе съ Дидо старшимъ, человкомъ опытнымъ и любящимъ свое дло, къ то м3' же аккуратнымъ и въ достаточной мр владющимъ итальянскимъ языкомъ. Съ мая 1787 г. я началъ печатаніе перваго тома трагедій. Я спшилъ, зная, что съ моимъ отъздомъ въ іюн въ Эльзасъ, гд я собирался остаться до зимы, печатанье затянется, хотя и были приняты мры, чтобы я каждую недлю получалъ листы для корректуры, которые я затмъ вновь отсылалъ въ Парижъ. Такимъ образомъ, я былъ вынз'жденъ провести зимз' въ Париж, мысль о которомъ внушала мн отвращеніе. Ршиться на это могли заставить меня лишь

любовь и слава. Я оставилъ Дидо рукописи „Разсужденія въ проз", служащаго предисловіемъ, и трехъ первыхъ трагедій, которыя я по глупости считалъ вполн отдланными и отшлифованными. Только потомъ, когда началось уже печатанье, я понялъ, какую допустилъ ошибку.

Любовь къ покою, радость жить подъ одной кровлей съ моей Дамой, близость книгъ и любимыхъ лошадей— все это заставляло меня желать скораго возвращенія въ Эльзасъ. Но было и еще одно обстоятельство, длавшее для меня вдвойн пріятной жизнь въ Эльзас. Другъ Калузо общалъ провести съ нами лто. А это былъ лучшій изъ людей, которыхъ я когда-либо зналъ, и посл смерти Гори мой единственный дрз^гъ. Черезъ нсколько недль посл нашего возвращенія въ Эльзасъ, къ концу іюля мы похали къ нему навстрчу до Женевы. Затмъ уже втроемъ вернулись черезъ всю Швейцарію въ нашу виллу близъ Кольмара, гд, такимъ образомъ, сосредоточилось все самое дорогое для меня на свт. Неожиданно, въ первомъ же разговор, другъ мой коснулся моихъ семейныхъ длъ. Моя мать дала ему довольно странное, если принять во вниманіе мой возрастъ, мои занятія, мой образъ мыслей,—-порученіе, состоявшее въ предложеніи жениться. Онъ мн передалъ его, смясь. Также смясь, отвтилъ я отказомъ, и мы сообща составили извинительное письмо моей милой матери.