Летим… Судя по времени, уже должна бы обозначиться линия фронта, но внизу только заснеженные леса и поля да еще чернеют воронки от разорвавшихся бомб и снарядов.

Ведомый, я внимательно слежу за ведущим Бахиревым, стараюсь держаться в строю и на землю поглядываю: не пропустить бы линию фронта.

Впереди, по курсу, показались какие-то темные квадратики.

–  Приготовиться к атаке!
– раздается в приемнике голос командира.

Бахирев покачивает самолет с крыла на крыло: это приказ для тех, у кого по какой-нибудь причине отказало радио, - так мы уговорились еще на земле.

Открываю бомболюки, одновременно вижу, как полетели бомбы у ведущего. Нажимаю кнопку сброса: ведомый должен повторять все действия ведущего.

Между тем темные квадратики стали ближе - и превратились в танки. Бомбы ведущего легли точно в цель, а он уже довернул вправо и стреляет по артиллерийским позициям - сначала реактивными снарядами, а потом из пушек и пулеметов. [39]

Я слишком близко держался к ведущему и на развороте оказался у него в хвосте. Он открыл огонь с пологого планирования, я тоже, направив нос самолета на цель, нажал на кнопку пуска реактивных снарядов. Нажал - и похолодел от ужаса: мои РС пролетели под брюхом самолета Бахирева всего в полутора метрах от него, а может, и того ближе! Ну и перепугался же я: ведь чуть было не сбил своего командира!… И только тогда вспомнил, что не носом самолета надо целиться - для этого существует прицел. Как говорится, первый блин - комом; спасибо еще, что так обошлось…

Выполнив повторный заход на цель, наша группа без потерь вернулась домой. Осмотрев самолет, я обнаружил в левом крыле пробоину от зенитного снаряда, но сколько ни старался, так и не смог припомнить, когда же зенитная артиллерия нас обстреляла.

Лейтенант Бахирев, вернувшись с доклада от командира полка, собрал нас для разбора боевого вылета.

–  Сержант Клевцов, доложите, что вы видели, как действовали.

–  Видел танки, действовал согласно вашему указанию: «делай, как я». Допустил ошибку: начал стрелять, прицелившись носом самолета, поэтому реактивные снаряды пролетели в опасной близости от вашего, товарищ лейтенант, самолета.

Опросив каждого - при этом оказалось, что почти никто ничего толком не понял и не запомнил - Бахирев сказал:

–  А теперь я вам расскажу, как было дело.

И он подробно обрисовал нам, сколько было танков, откуда и как вела огонь зенитная артиллерия, как мы атаковали цель, в чем удачи и промахи каждого из нас, каков результат нашей атаки. Под конец он поздравил нас с боевым крещением.

Первый боевой вылет оставил глубокий след в моей душе. Не скажу, что я нисколько не боялся, но с самого [40] начала войны жила во мне спокойная уверенность: я отдам жизнь за Родину. «Прежде чем это случится, - думал я, - мне нужно научиться воевать как следует, чтобы уничтожить возможно больше фашистов и тем приблизить час нашей победы».

* * *

Очень скоро я понял, как мне повезло, что попал в первую эскадрилью. Бахирев оказался одним из самых лучших командиров в полку. Опытный боевой пилот, он участвовал в боях с белофиннами в 1939 году, а в эту войну на У-2 сражался под Ленинградом. К нам, молодняку, он относился по-отцовски заботливо, умел четко поставить задачу, доходчиво объяснить наилучшие способы ее выполнения, личным примером показывал, как нужно смело и эффективно наносить штурмовые удары по врагу, как выполнять противозенитные и противоистребительные маневры.

«Бей врага, как я, и лучше меня!-частенько повторял он.
– И учтите, ребята, чем больше у пилота боевых вылетов, то есть боевого опыта, тем больше у него шансов выжить. Конечно, есть еще и талант летчика, очень важна в бою взаимовыручка, наконец, бывает и простое везение, но ничто не заменит боевой опыт».

Это усвоили, и в периоды редкого затишья мы, молодые пилоты, стремились использовать каждую свободную минуту для учебы. Особый упор делался на отработку прицельной стрельбы и бомбометания на специальном полигоне, имитирующем ту или иную характерную цель.

Большое значение придавалось ориентировке на местности. Нередко случалось, что после боевого вылета штурмовикам приходилось возвращаться к себе на аэродром в одиночку. И далеко не всякий из молодых летчиков мог уверенно найти дорогу домой. Опытные пилоты брали с собой молодежь в тренировочные полеты, учили их читать местность, примечать характерные ориентиры на ней, находить путь домой визуально и по приборам. Сесть [41] на вынужденную и поломать самолет из-за потери ориентировки считалось позором. Да и как иначе! Одно дело - потерять самолет в бою, совсем другое угробить его в момент вынужденной посадки из-за собственного разгильдяйства.

Поэтому мы упорно учились, используя для этого буквально каждую свободную минуту. Особенно хорошей школой были для нас систематические разборы вылетов. Выявлялись серьезные ошибки и незначительные просчеты, обсуждались упущенные возможности. Эти разборы проводились в эскадрильи - после каждого боевого вылета, и в полку - в конце дня. Тут уж сам майор Простаков обобщал опыт боевой работы эскадрилий, доводил до нас указания и информацию вышестоящих штабов по распространению боевого опыта других штурмовых полков дивизии, корпуса и в целом ВВС.