–  Свечи забрызгало, - как бы оправдываясь, говорит по переговорному устройству Иванов.
– И тут же, обращаясь к стрелку-радисту, повелительным тоном продолжает:

–  Дегтярев, как со взлетом других машин?

–  Все в порядке, товарищ командир. Двадцать три единицы отошли от ИПМ и следуют за нами.

–  Хорошо. Связь держать с КП непрерывно.

–  Разрешено только до Карпат, а там полное радиомолчание, - напоминает радист.

–  Знаю.

На первом этапе маршрута мне пришлось рассчитать курс по шаропилотным данным, полученным от синоптиков еще перед полетом. Скорость и направление ветра оказались довольно точными, и потому мы летим сейчас без каких-либо отклонений от заданной линии пути. Нижний край облачности заметно приподнялся, и наш самолет постепенно стал отдаляться от массива леса. Высотомер показывал 600. В кабине запахло сыростью.

–  Не пора ли нам, Анатолий Васильевич, пробивать облака вверх? По всем признакам вот-вот польет дождь, - обратился я к Иванову. [173]

–  Пожалуй, так. Лучше сохраним силы молодых экипажей, - отозвался капитан. И тут же по командной радиостанции передал: «Я Сокол 21, всем пробивать облака вверх. Скорость набора полтора - два метра в секунду».

Как только мы перешли в режим набора высоты, корабль вошел в темные непроницаемые облака. Началась «болтанка», а затем полил сильный дождь. В таких условиях экипажу приходится работать напряженно. Но, кажется, труднее всех нашему радисту Ивану Дегтяреву. Он зорко наблюдает за воздухом, и ему же постоянно приходится следить за потоком радиограмм, которые передают идущие сзади нас экипажи. По договоренности важные радиограммы он докладывает нам с Ивановым. Вот на самолете лейтенанта Воробьева отказало переговорное устройство. С земли передали: «Самим устранить неисправность, продолжать полет». На машине летчика Кукушкина не убралась до конца правая нога шасси. Долго пришлось повозиться экипажу, прежде чем неполадка была ликвидирована. И вот в эфире слышатся радостные слова: «Все в порядке!»

В эти минуты мне почему-то захотелось посмотреть на командира. Открыв металлическую шторку, я заглянул в кабину. По выражению лица Иванова, освещенного тусклым светом приборных лампочек, по его позе, уверенным движениям можно догадаться, что у него превосходное настроение. Как бы в подтверждение моих мыслей он, толкнув ногой в перегородку, разделяющую наши кабины, весело кричит мне:

–  А молодежь-то у нас стоящая, Алексей.

В кромешной тьме мы настойчиво лезем вверх. Высотомер уверенно отсчитывает: 2700, 2900, 3100… За нами идут остальные экипажи полка. Хотя их не видно, но все мы чувствуем, что где-то вот здесь, рядом, летят наши боевые товарищи, друзья. Все они выдерживают заданный режим полета. «Ну, а наш флагманский корабль, как он продвигается в облаках? Не сносит ли его в сторону?» - сверлит у меня в голове. И тут же я вновь углубляюсь в расчеты, снимаю пеленги с боковых радиостанций. После этого даю задание радисту, чтобы он попросил пеленгаторный пункт аэродрома «засечь» наш самолет.

Дегтярев быстро устанавливает с землей связь и нажимает на ключ зуммера. Вскоре нам на борт передали пеленг - 192 градуса. Прокладываю его на карте, веду [174] карандашом до пересечения с линией пеленга боковой радиостанции. Что такое? Точка пересечения двух пеленгов далеко в стороне от заданной линии пути. «Неужто так далеко уклонились?» - подумал я. И тут же, отбросив тревожные мысли, пишу записку Дегтяреву: «Чепуха какая-то, а не пеленг, запроси землю еще». И тут же посылаю ее по пневмопочте. Вскоре старшина прислал мне патрон, в котором была аккуратно свернута моя записка и на обороте приписка: «Путаники и растяпы, мы здесь, в облаках, в холоде работаем лучше, чем вы на земле под крышей. Если и дальше будете нам так помогать, то лучше мы как-нибудь одни обойдемся, без помощников» - такое послание передал я на землю. Получил новый пеленг - 218 градусов и тысячу извинений». Дальше следовала шутливая приписка: «К вашим услугам. И. Д.»

На высоте 3700 метров мы вышли наконец из облаков. Было очень сыро и холодно, но я, занятый своей работой, не заметил перемен. Не заметил бы я и того, что самолет вышел из облаков, если бы не голос Иванова, по тону которого можно было понять, что обстановка изменилась к лучшему.

–  Что, Анатолий Васильевич, выбрались уже из темной мути?
– спросил я.

–  Да, первая трудность позади, теперь можешь и к курсу придираться, требовать выдерживать его градус в градус, - полушутя-полусерьезно отвечал Иванов.

–  Как с профилем дальнейшего полета?

–  Пойдем до Карпат с набором. Всему экипажу приготовить кислородные маски.

Вскоре Дегтярев доложил, что идущие за нами экипажи благополучно пробились вверх. Иванов тотчас же распорядился: «Всем, всем до Карпатских гор следовать с набором высоты. Скорость подъема один метр в секунду».

Прошло два с лишним часа полета. Высота более 6000 метров. Температура наружного воздуха минус 18 градусов. Над нами звездное небо. По-прежнему занимаюсь определением навигационных данных, расчетами и вычислениями. Снимаю с радиополукомпаса пеленги, в свою очередь получаю от радиста пеленги наземных пеленгаторов и все это записываю в бортовой журнал, наношу на карту. Потом сравниваю, уточняю, исправляю неточности в определениях, стараюсь возможно ближе к [175] намеченной на карте линии пути вывести свои самолет. В моей кабине ярко светятся циферблаты навигационно-пилотажных приборов, стрелки которых блестят белыми тонкими полосками. Картушка компаса равномерно колеблется: полтора-два градуса вправо, полтора-два влево - самолет идет строго по прямой.

Недалеко уже и Карпатские горы. Но кругом по-прежнему облака, и нигде не видно ни одного пятнышка, ни одного разрыва. Что будем делать, если они и по ту сторону гор сплошной стеной закрывают землю? Как тогда найти цель? Вся надежда на то, что прогноз синоптиков оправдается, русло Дуная в районе цели будет открытым.

–  Через пять минут Карпатские горы, - сообщаю я экипажу.

–  Дегтярев, - вызывает командир радиста, - передай на землю последнюю радиограмму: «Подходим к Карпатам, в строю двадцать четыре. Боевой приказ будет выполнен!»

–  Есть, передать на землю!
– отчеканил радист.

По расчету времени под нами должен быть хребет Карпат. Напрягаю зрение, силюсь увидеть что-либо. Вскоре слева от нас на белом облачном пространстве показалась какая-то темная полоса. Ну, так и есть. Это в разрывах видны отдельные очертания гор.

Полоса гор, тянущаяся слева от самолета, подходит все ближе к нам. Теперь уже отчетливо видны отдельные вершины и на дальних южных склонах - мерцающие огоньки редких селений.

Надо торопиться, произвести промер ветра. Прильнув к окуляру прицела, ловлю впереди по курсовой черте светящуюся точку. Минута, другая - снимаю величину угла сноса. Потом рассчитываю путевую скорость, направление, скорость ветра и угол прицеливания. Теперь у меня есть все данные для точного сбрасывания осветительных бомб!