Шрифт:
Самоубийство?
Вытащенная, было, камера, отправилась назад, к документам. Эрика чувствовала, что ни за какие сокровища мира не хочет фотографировать. Только не захудалое и убогое место, с которым теперь может ассоциироваться жизнь отца. Нет, оно ей не нужно, пускай и несёт воспоминания. Лучше запечатлеть папу таким, как на единственном фото – счастливым и полным жизни. Запомнить его и забыть то, что теперь искать некого.
* * *
– Эгей, я дома! Всё нормально? Что за запах, будто у нас бомбардировка авокадо в целом районе? – Мелли, счастливая и отдохнувшая, впорхнула в квартиру, как и обещала, только следующим вечером. Непрогремевшая гроза уже закончилась, уступив место тишине, квартира не распалась и не взорвалась. Вещи стояли на своих местах, но на приветствие никто не откликался.
Снимая обувь, девушка прошла по коридору и подёргала носом. Источник авокадо наверняка притаился в кухне, однако вторая спальня была ближе, да и свет там не гасили. Притормозив на пороге, Мелли окинула взглядом владения соседки: работавший без звука телевизор на спортивном канале, горевшие бра. Разложенный диван, на котором лежало несметное количество бумажных самолётиков формата А4, притом с текстовыми узорами. Развернув один, девушка пробежалась по строкам, тут же узнавая отрывок из пьесы.
– Интересные дела…, - предвидя, что начать следовало всё-таки с кухни, Мелли направилась обратно и застала среди приборов и шкафчиков зрелище не менее эпатажное: Эрика в растянутой серой футболке сидела за столом, перед открытым ноутбуком. На голове её были здоровые радио-наушники, найденные, похоже, где-то за диваном. Впрочем, не это привлекло основное внимание: на мойке лежали крупные авокадо разной степени очищенности. С ними соседствовали две бутылки молока и миксер, где всё добро и взбивалось, очевидно. Мелли удивлённо сглотнула и поняла, что самое время заявить о себе.
– Привет! Можно узнать, что произошло?
Эрика от внезапного прикосновения к плечу едва не подпрыгнула.
– А? Ты уже здесь? – она быстро сняла наушники. Мелли кивнула.
– Как видишь, - затем выразительно покосилась на бокал, наполовину полный бело-зелёной смеси, - я, пожалуй, не буду спрашивать, в честь чего беспорядок, а повторю вопрос: что случилось.
Молчание.
– Эрика?
Мисс Рубинштейн, оторвавшись от работы, тяжело вздохнула и подняла на приятельницу несчастные глаза. Затем снова вздохнула.
– Эрика, ау!
– Мелс, он умер, - пробормотала девушка, потянувшись за бокалом, но махнув на напиток, - представляешь, он… они все просто взяли и умерли! Они не дождались моего приезда, а я так хотела встретиться…
– Кто умер? – не разобрала Мелли, опираясь на стол.
– Подожди, ты хочешь сказать, что те твои родственники… О Господи!
– А ещё, - продолжала Эрика, - мне утром вернулась первая из копий пьесы. Там какая-то ерунда и неправильный адрес – то ли я напутала, то ли он в принципе не существует. Ну и, одно к одному…
– Ты поэтому тут маринуешься и напиваешься целые сутки?
– Я не напиваюсь, Мелс, - девушка развела руками, - у меня даже на факультете не получалось толком перебрать. Авокадо – это так, занять руки и мысли. Пожалуй, я слишком долго жила с отчимом, который терпеть не мог бразильский коктейль, вот и сделала себе порции три… Или четыре?
– Тебе будет плохо.
– Мне уже плохо, но не в том смысле. Они все умерли!
Мелани, присев на край стола, внимательно взглянула на собеседницу.
– Кем тебе приходились эти люди? Если не хочешь говорить, то…
– Хочу, - буркнула Эрика, - я действительно измариновалась вся. А они были моими дедушкой и бабушкой. И отцом…
В кухне повисла пауза. Тихо гудели вентиляторы ноутбука, где-то в сумке Мелли тренькнул телефон, оставшийся без внимания. Хозяйка его, не успев снять расстёгнутую куртку, погладила столешницу.
– Сочувствую, правда. Я знаю, каково жить без родителей.
– Спасибо.
Телефон в сумке тренькнул ещё раз, но обе девушки не двинулись с места.
– Что ты намерена дальше делать?
Эрика скорчила неопределённо кислую гримаску.
– Расскажу маме – она имеет право знать. Потом дождусь, когда мне вернут оставшиеся копии и свалю отсюда назад, в Нью-Йорк.