последовательных отношениях. На деле внезапно происходит в начале 1907 г.

кажущийся полностью неожиданным лирический взрыв, рождающий чуть ли

не самый неясный, странный, с трудом реализуемый в сюжетные отношения, с

трудом прочитываемый именно во взаимоотношениях героев-персонажей цикл.

Кажущаяся странность ситуации усугубляется еще и тем, что как будто бы

заданы театрального типа сюжет и характеры. Жизненный, биографический

источник давно и широко известен: это отношения поэта с актрисой театра

Комиссаржевской Н. Н. Волоховой. Жизненный сюжет явно осмысляется в

лирике сквозь «театр», «маски», — следовательно, должна бы быть по крайней

мере та четкая планировка характеров и их отношений, которая присуща

«Стихам о Прекрасной Даме». На деле же подобной четкости нет и в помине, —

несмотря на напряженно-страстную эмоциональность всего построения,

наиболее характерной особенностью всего цикла в целом оказывается такой

разлив лирических стихий, в котором даже и представить немыслимо сколько-

нибудь строгие или просто видимые очертания событий, реально происходящих

между сколько-нибудь реальными людьми.

Следовало бы ожидать, далее, большей, чем ранее, конкретности

изображения — но и этого нет. Героиня цикла, Н. Н. Волохова, вспоминает:

«Стихи эти, особенно отдел “Маски”, родились непосредственно из нашего

провождения времени в течение рождественских и новогодних праздников,

когда вся наша молодая компания, урывая время от ежедневной большой,

праздничной, театральной работы, стремилась повеселиться вдоволь»121.

Буквально то же самое и еще определеннее утверждает участница «молодой

компании» В. П. Веригина: «… почти во всех стихах “Снежной маски”

заключены настоящие разговоры и факты тех дней»122. При этом обе участницы

событий (в особенности широко, детально — В. П. Веригина) сопоставляют с

неопровержимой убедительностью стихи и подробности реальных событий, —

однако подобный «реальный комментарий», убеждая достоверностью, самим

стихам в то же время нисколько не прибавляет конкретности: мы видим углы

диванов, шнуры портьер, прилепившихся к дверце шкафа амуров,

пририсованные гримом брови и т. д., узнаем их по стихам — но в стихах от

этого они, эти знакомые и заново узнаваемые в мемуарах детали, не рождают,

конечно, образной конкретности. Ее там не должно быть по специфике самого

идейного замысла цикла. Отношения между основными персонажами цикла,

проступающие сквозь «метельную» образность всего ряда стихов и

реализующие этот замысел, таковы, что поэтически они не могут быть

выражены конкретно:

Рукавом моих метелей

Задушу

Серебром моих веселий

Оглушу.

На воздушной карусели

Закружу.

Пряжей спутанной кудели

121 Волохова Н. Н. Земля в снегу. — В кн.: Ученые записки Тартуского гос.

университета. Труды по русской и славянской филологии, IV, 1961, с. 374.

122 Веригина В. П. Воспоминания об Александре Блоке — Там же. с. 328.

Обовью

Легкой брагой снежных хмелей

Напою

(«Ее песни», 4 января 1907)

Отдельные детали, всплывающие из этого «метельного» потока, имеют

условный характер, не могут и не должны реализоваться в сколько-нибудь

конкретное целое, в четкий образ персонажа. Нельзя соединить в одну фигуру

«рукав метелей», «серебро веселий» и «воздушную карусель», хотя персонаж

особого типа здесь все-таки есть Дело в том, что персонаж этот целиком слился

со «стихией», с «метелью», с «кометностью», вне «кометности» его просто нет.

С другой стороны, собирается этот образ-персонаж лирическим восприятием.

Все эти условные, сами по себе не собирающиеся в конкретное целое детали

моментально рассыплются, если вынуть любовную эмоцию персонажа-

мужчины, собирающего в своем восприятии из этих «метельных» деталей образ

возлюбленной, прямо совпадающий со «стихией». Лирическое восприятие

принимает в себя в лице «ее» весь мир, ставший одной «метелью», одним