древней царице, (о) Троянской Елене, из-за которой действительно боролись

цари и герои и обращались вспять корабли… зачем (же) так лукаво путать

имена? »152 «Искони на Западе искали Елену — недостижимую, совершенную

красоту» (V, 88), — писал Блок в статье «Девушка розовой калитки и

муравьиный царь»; далее там же образ искомой «идеальной Елены»

сопоставляется с «вещью в себе» индивидуалистической буржуазной

цивилизации Запада, — но Герман именно уходит от «Елены» и ищет Фаину,

или «народную душу» России.

Аллегорически выраженная социальность Германа и тех кругов, к которым

он принадлежит, становится, таким образом, чем-то антагонистически

противостоящим социальным силам, которые стоят за образом Фаины. В

первом варианте драмы в резко сатирических тонах трактуется интеллигентная

публика в сцене в уборной Фаины, так же рисует Блок и друзей-интеллигентов

Германа в кульминации драмы — в сцене на вокзале. Получаются жестко

противостоящие друг другу категории «народа» и «интеллигенции», как это

было в статьях Блока 1906 – 1907 гг. Но при подобной, проникающей в самую

конфликтную основу драмы, жесткости, прямолинейности — чем же можно

обосновать влечение Германа и Фаины друг к другу, да и просто их

драматическое взаимодействие? Ведь в сколько-нибудь органически

построенной драме конкретное поведение людей гибкими нитями, переходами

связывается с более глубокими и общими мотивами конфликта, а сам этот

конфликт вытекает из отношений лиц. Здесь основы конфликта таковы, что они

жестко предопределяют противостояние героев и полностью исключают

сколько-нибудь правдоподобное, жизненно-достоверное взаимодействие лиц,

персонажей. Поэтому, по логике вещей, герои могут быть только

аллегоричными, иное их построение исключается. Более углубленно толковать

мотивы поведения действующих лиц можно только сверх конфликта, помимо

него; поэтому тонкие и сложные образные находки, перенесенные из лирики

Блока, превращаются в вымученную риторику, отчасти в мистику. Общая

концепция произведения в первой редакции, законченной весной 1908 г.,

получается помесью жесткой социологической схемы и мистики. Таким

образом, скрещение тем лирики и прозы, попытка создания узлового,

обобщающего произведения в высшем, по мнению Блока, роде творчества дает

катастрофический провал. Но именно потому, что к подобному провалу

152 Рукописный отдел ИРЛИ, ф. 654, оп. 1, ед. хр. 147, л. 19.

подводит все то, что было для Блока «тяжелым и сомнительным» в лирике, все

то одновременно, что требовало иных решений в прозе, — получается общий и

наиболее глубокий во всем творческом движении поэта кризис.

Но вместе с тем этот, идущий по всем линиям идейно-духовного развития

Блока, кризис содержит элементы, подготовляющие поворот к высшему этапу

его творчества, и сам подобный поворот и необычайный художественный взлет

происходят в определенный момент в органической связи с кризисом и

преодолением его. Работа над «Песней Судьбы» отражает сложное

противоречивое содержание всего этого этапа развития Блока. Поэт ищет

органического сплетения судеб персонажей в произведении, осмысляемом как

важнейшее в жизни. Суть ситуации состояла в том, чтобы найти возможности

драматического взаимопонимания Германа и Фаины, найти некую единую

почву, на которой они не механически противостояли бы друг другу, но

сходились и расходились бы, и эти их действия в то же время определялись бы

общим источником их социальных судеб. Говоря иначе, требовалось

качественно иное решение темы «народа» и «интеллигенции», чем сталкивание

метафизически противостоящих друг другу сущностей. Элементы такого сдвига

в решении проблемы уже содержались в прозе Блока, в особенности в статье «О

театре» (февраль — март 1908 г.). Поскольку для Блока «интеллигенция» и

«народ» в замысле, в подтексте его общего духовного развития вовсе не были

строго определенными социальными группировками, но под эти слова

подкладывалось несколько иное содержание — а именно, подразумевались под