этой близости. Прежде всего, для Достоевского вопрос о разъединении народа и

интеллигенции — центральная, объективно-исторически возникшая коллизия

русской жизни, к которой восходят все более частные неустройства и неполадки

современности: «Прямо скажу: вся беда от давнего разъединения высшего

интеллигентного сословия с низшим, с народом нашим» (Дневник писателя

за 1881 год. — Соч., М.-Л., 1929, т. 12, с. 438). Далее, Достоевский говорит не

просто о необходимости преодоления разрыва, но и о роли социальной

активности «интеллигенции» в этом процессе, о том, что народу нужна такая

действенная, по-новому самоопределяющаяся интеллигенция: «… страшно

нужна народу интеллигенция, предводящая его, сам он жаждет и ищет ее» (там

же. с. 426). Оба эти пункта решающим образом сближают Блока с Достоевским.

В этом контексте необходимо сказать об отсутствии интереса у Вл. Соловьева к

проблеме «народа и интеллигенции». Вопрос об отношениях Достоевского и

Соловьева отчасти запутан и извращен учениками Соловьева; так, Евг.

Трубецкой превращает Достоевского последних лет жизни чуть ли не в

последователя Соловьева (Миросозерцание Вл. С. Соловьева, М., 1913, т. 1,

с. 73 – 78). Несколько более объективно, но и более поверхностно Э. Л. Радлов

утверждает различие «душевного уклада» Соловьева и Достоевского (Соловьев

и Достоевский. — В кн.: Достоевский Ф. М. Статьи и материалы под ред.

А. С. Долинина, Пг., 1922, с. 160). С течением времени последователям

Соловьева приходится признать, что у их учителя происходит «… подмена

церкви государством. Это дух не Христа, а Великого Инквизитора»

(Мочульский К. Владимир Соловьев. Париж, 1936, с. 175). Получается так, что

Соловьев на протяжении основной части своей жизни боролся с Достоевским,

ибо в образе «Великого Инквизитора» собирательно выражено все то, что было

наиболее неприемлемо для Достоевского. Не вдаваясь в детали этой сложной и

во многом извращавшейся соловьевцами проблемы, необходимо сказать, что

Блок, как бы минуя богословскую догматику Соловьева, возвращается к

развития самого общества (после первой русской революции) определеннее и

резче, чем прежде, эти проблемы выражаются в связи с революцией и Блок

свою творческую судьбу видит в неотрывных соотношениях с революционной

тенденцией общественного движения, — органически намечаются соответствия

с поисками Герцена148.

Вообще же наиболее несомненной положительной стороной блоковской

постановки проблемы «народа» и «интеллигенции» является стремление

постичь эту коллизию в связи с объективными общественными отношениями,

понять ее как нечто издавна присущее русской жизни; в современности особое

обострение этой коллизии, по Блоку, говорит о неизбежности и близости

роковых, грозных событий. Подобное восприятие современности резко

выделяет Блока в кругу его литературных соратников: годами Блок твердит

(несмотря на возражения и даже иронические выпады против него деятелей

символистской школы) о неотвратимом приближении новых социальных

катастроф, об объективном характере коллизии «культурных» верхов и

«стихийных» низов. Об общественной значимости самой проблемы «народа» и

«интеллигенции» говорит возникающая здесь аналогия с Горьким149. В

начальные годы нового века, в явной связи с развертыванием революционной

ситуации в стране, Горький в ряде художественных произведений (особенно

остро — в драмах, начиная с «Мещан» и далее — в «Дачниках», «Детях

солнца», «Варварах») ставит и решает вопросы, касающиеся отношений

буржуазной интеллигенции к общенародной жизни, к положению и духовному

состоянию социальных низов. Конечно, Горьким эти проблемы освещались

совсем иначе, чем Блоком, — однако самая постановка однотипных вопросов

столь разными художниками говорит о жизненной значимости, объективно-

общественном содержании и истоках самих проблем.

Вместе с тем в прозе Блока, и в особенности в постановке в ней проблемы

«народа» и «интеллигенции», до статей 1908 г. с крайней остротой проявлялись

также слабые стороны мировоззренческих исканий Блока, невозможность для