говорит, что поэт понимает под такой катастрофой неизбежно надвигающийся в

стране новый революционный взрыв. О поведении человека в таком новом

революционном взрыве и говорится в финальном стихотворении цикла «На

поле Куликовом»:

Но узнаю тебя, начало

Высоких и мятежных дней!

Над вражьим станом, как бывало,

И плеск и трубы лебедей.

Не может сердце жить покоем,

Недаром тучи собрались.

Доспех тяжел, как перед боем

Теперь твой час настал. — Молись!

Блок ищет в этом гениальном цикле утверждения действенного, исторически

активного поведения человека в неизбежно надвигающемся, по его мнению,

грандиозном общественном конфликте.

«На поле Куликовом» закономерно завершает движение Блока в

революционные годы, и поэтому находимая в цикле новая концепция

творческого единства не может толковаться в духе соловьевских идей

«синтеза». Однако развитие Блока, происходящее судорожными взрывами,

скачками, стихийно и противоречиво, может дать поводы к таким

истолкованиям, — этими поводами пользуются Андрей Белый и Сергей

Соловьев для «примирения» с Блоком. После годов напряженных полемик,

литературно-общественной вражды они находят, что открывающийся циклом

«На поле Куликовом» новый этап творчества Блока возвращает его к

соловьевству. Именно так истолковывали они оба впоследствии свое

«примирение» с Блоком в 10-е годы, ссылаясь при этом на впечатление,

произведенное на них чтением цикла «На поле Куликовом». Откровеннее и

проще говорит об этом С. М. Соловьев: «Появились стихи Блока “На поле

Куликовом”, где я радостно узнал мощные и светлые звуки прежнего певца

“Прекрасной Дамы”»169. Далее, в качестве доказательства возвращения Блока к

соловьевству, цитируется кульминационное стихотворение цикла, причем

выделяется только появление светлого образа единства и опускается

уточняющая характеристика самого исторического этапа; затем сюда

присоединяется соответствующим образом интерпретированный доклад Блока

1910 г. о символизме. Более сложное построение возводит Белый, тоже

отправляющийся от цикла «На поле Куликовом»: «Я случайно прочел в

Волынской губернии стихотворение “Куликово поле”, и действие этого

стихотворения на меня было действием грома… “Куликово поле” было для

меня лейтмотивом последнего и окончательного “да” между нами». Белый

пытается обосновать свое примирение с Блоком в духе теософии, овладевшей

им с 10-х годов и толковавшейся им в связях с соловьевством, — оказывается,

годы вражды с Блоком «… соединили нас в духе»170. Принося Блоку

«… покаяние во всем том, что было…»171, Белый в своих ранних мемуарах

169 Соловьев С. М. Воспоминания об Александре Блоке — В кн.: Письма

Александра Блока, с. 33.

170 Белый Андрей. Воспоминания об А. А. Блоке. — Записки мечтателей,

1922, № 6, с. 119.

171 Письмо Андрея Белого Блоку от конца августа — начала сентября

1910 г. — Александр Блок и Андрей Белый. Переписка, с. 233.

опирается на анализ финальных стихотворений цикла, устанавливая в них

аналогии с романом «Петербург», т. е. для своих антропософских и

соловьевских построений пытается использовать современные аспекты

блоковского цикла.

Нет ничего удивительного в том, что из «примирения» с Блоком на основе

такого извращенного представления о пути Блока ни у Андрея Белого, ни у

С. М. Соловьева ничего не получилось. Оба они хотели как бы вычеркнуть из

этого пути все творчество Блока революционных лет и таким образом

искусственно соединить «Стихи о Прекрасной Даме» с неверно понимаемым

циклом «На поле Куликовом». Примечателен в этом смысле следующий эпизод,

о котором рассказывает С. М. Соловьев. Пытаясь в соловьевском духе

истолковать и тесно связанные с циклом «На поле Куликовом» блоковские

«Итальянские стихи», С. М. Соловьев, тем не менее, нашел в них

«кощунственные» мотивы и поделился этим наблюдением с Блоком. «Когда я

сказал об этом Блоку, он мрачно ответил: “Так и надо. Если б я не написал

"Незнакомку" и "Балаганчик", не было бы написано и "Куликово поле" ”»172.