«Хрустальный звон» поэзии Пушкина — это предельное напряжение

творческих сил личности, ее «тайной свободы». Блок не отказывается ни от

одной из творческих тем последних лет в своей пушкинской речи. «Не

называются чернью люди, похожие на землю, которую они пашут, на клочок

тумана, из которого они вышли, на зверя, за которым охотятся» (VI, 162). Для

Блока по-прежнему центром исторического движения остается простой

трудовой человек, человек «стихии», человек массы. Подлинная культура

опирается именно на него. Не отказывается Блок от своей идеи новой личности,

рождающейся в грозах и бурях истории: «Мировая жизнь состоит в

непрестанном созидании новых видов, новых пород» (VI, 161) — так говорится

в обобщающе-философской части пушкинской речи. Поэтому не отказывается

Блок в предсмертные годы и от своих высочайших художественных созданий

революционной поры: «Оттого я и не отрекаюсь от написанного тогда, что оно

было писано в согласии со стихией…» (III, 474) — писал Блок в записке о

«Двенадцати» (1 апреля 1920 г.). Не отказывается он и от «стихии» революции.

Потому-то и появляется в конце жизни Блока «веселое» и «легкое» имя

Пушкина, что за ним не стоит и не может стоять отрицания ни одной из

подлинных ценностей человеческого существования, культуры и истории.

Трагическая тема ухода истории из человеческого творчества, конца художника

и конца целого этапа культуры дана Блоком и в стихотворении «Пушкинскому

дому». Оно лишено блоковской лирической силы, и как раз это говорит больше

всего о чисто личных трагических сторонах последних лет жизни Блока; но оно

не содержит, так же как и полная трагедийным художественным «звоном»

пушкинская речь, отказа от новой культуры, мостиком к которой является все

творчество Блока в целом:

Это — звоны ледохода

На торжественной реке,

Перекличка парохода

С пароходом вдалеке.

Блок не мог отказаться от «ледохода», от человеческого будущего, которому он

посвятил всю свою великую поэзию; в пушкинской речи говорится, что

«… роль поэта — не легкая и не веселая; она трагическая…» (VI, 160).

Появление наиболее высокого образа русской национальной культуры,

«легкого» и «веселого», «поклоном» которому завершается лирика Блока,

говорит о трагедийном достоинстве, с которым Блок хотел бы завершить свою

историческую роль:

Вот зачем, в часы заката

Уходя в ночную тьму,

С белой площади Сената

Тихо кланяюсь ему.

Август 1963 — август 1964

ПОЭТИЧЕСКИЙ ТЕАТР АЛЕКСАНДРА БЛОКА

1

Издавая дважды сборник своих драматических произведений в 10-е годы,

т. е. в пору наивысшей творческой зрелости, Блок выносил в его заголовок

слово «театр». Очевидным образом, в это обозначение Блоком вкладывался

примерно тот смысл, который связан для нас с понятиями «театра» Шекспира,

Мольера, Островского, Чехова и т. д. Свод драм, произведений для

сценического воплощения — так можно истолковать логику блоковской мысли.

Первое издание театральных вещей Блока носило название «Лирические

драмы». Едва ли можно считать случайностью смену названий, скорее ее

следует понимать как своеобразное истолкование внутренней закономерности в

творческом движении Блока-драматурга. От лирики к театру в собственном

смысле слова — так представлял себе свой путь на театре Блок. Между тем в

трудах, специально посвященных драматургии Блока, и в опытах обобщенного

исследования драматургии русского символизма театральное творчество Блока

рассматривалось — вплоть до самых последних лет — как законченный в своем

роде опыт субъективно-лирической драматургии, далекой от театра, внутренне

чуждой ему. Большая идейно-художественная драма Блока, сложными путями

шедшего к отображению в своем творчестве содержания великой исторической

эпохи, полной глубоких революционных потрясений, тем самым сводилась к

топтанию на месте, к однообразному повторению раз и навсегда выработанных

канонов лирико-субъективистского искусства.