Не могу я не петь, не плясать,

И не могут луга и овраги

Под стопою Твоей не сгорать.

(«Пляски осенние», октябрь 1905)

Надо сказать прямо, что этот образ «снимающей», «сжигающей» материальные

земные отношения людей «Тишины» или «Радости» является мистико-

лирической схемой новой Дамы; он противостоит блоковскому образу

России — реальной страны, полной глубоких трагических противоречий. Эта

схема имеет одновременно вполне определенное общественное содержание.

Через все стихотворение проходит образ «хоровода». Андрей Белый под образ

«хоровода» подкладывал идею религиозной общины, идею, восходящую к

славянофилам: «Теория Дарвина построена на сохранении рода путем полового

подбора, т. е. путем отысканных и установленных форм общения и связи

индивидуумов… Религия есть своего рода подбор переживаний, к которым еще

не найдены формы. Жизнь общины основана на подборе и расположении

переживаний отдельных членов, как скоро в переживаниях своих они

соединяются друг с другом. Понятно, что только в общине куются новые формы

жизни»137. Общинный «хоровод» верующих в мистическую схему есть

социальная Утопия выхода из противоречий жизни путем умозрительного

слияния, синтеза.

Этот конструктивный мистический образ для эволюции Блока на новом

этапе не имеет серьезного значения в том смысле, что он неспособен стать

всеохватывающим на фоне тем «бродяжества». Он и не становится

обобщающим, в окончательном своде трилогии лирики Блок завершает

стихотворением «Пляски осенние» цикл «Пузыри земли», где собраны стихи

«болотной» темы. Шекспировский образ «пузырей земли» из «Макбета»

(«Люблю… может быть, глубже всего — во всей мировой литературе —

“Макбета”», — писал Блок Эллису 5 марта 1907 г. — VIII, 182) в качестве

ключевого к циклу превращает «хоровод» из «Плясок осенних» в символ

137 Белый Андрей. Луг зеленый (1905) — В кн.: Луг зеленый. М., изд.

«Альциона», 1910, с. 11.

сомнительности, опасного и двусмысленного «марева», переходного состояния

душевной жизни, — этим окончательно подчеркивается то обстоятельство, что

конструктивные схемы для Блока уже невозможны. Так обстояло дело и в

переходные для самого Блока годы. Но логику эволюции Блока в эти годы

объективное противостояние «Осенней воли» и «Плясок осенних» раскрывает

очень отчетливо. Белый «воевал» с Блоком именно за то, чтобы Блок стал

окончательно поэтом «Плясок осенних» — у самого же Блока, в противовес

мистическим схемам, все определеннее и резче обобщающий образ России

становится всеохватывающим. Движение к такому положению вещей сложно и

противоречиво — как раз столкновение «Осенней воли» и «Плясок осенних»

говорит о подобной противоречивости; оно осуществляется по разным линиям

творчества Блока. Поскольку основной идейно-художественной нитью здесь

является тенденция к «веренице душ», к внутренне-самодеятельным

лирическим характерам-персонажам, то и образ России Блок пробует

осуществить как особый лирический персонаж. Именно в таком виде предстает

тема России в стихотворении «Русь» («Ты и во сне необычайна…», сентябрь

1906 г.). С эпиграфом из Тютчева это стихотворение появляется в разделе

«Подруга светлая» сборника «Земля в снегу»; а в 10-е годы, в намечающейся

уже для поэта общей перспективе творчества, оно переносится в сборник

«Нечаянная Радость», в одноименный, завершающий концепцию книги раздел,

и там оно идет вслед за «Осенней волей» и относительно слабым

стихотворением «Не мани меня ты, воля…» (июль 1905 г.), повторяющим тему

«Осенней воли». В окончательном же своде лирики Блока «Русь» предваряется

стихотворением кометной темы «Шлейф, забрызганный звездами…». Ясно, что

за этими передвижками стоит стремление Блока связать «Русь» с темами

«стихии» и «бродяжества», найти место стихотворения в общем процессе

становления нового качества.

В примечании ко второму изданию «Нечаянной Радости» Блок указывает на

то, что он использует «подлинные образы наших поверий, заговоров и

заклинаний» (II, 406), создавая обобщенный лирический персонаж «Руси». Из