Шрифт:
К двадцати годам она решилась поступить в театральный институт. Дважды проваливала вступительные экзамены, но справедливости ради следует отметить, что оба раза к сдаче экзаменов ее готовил лично Нельенов.
Испытывать судьбу в третий раз Марина не стала. Хотя сам Дмитрий Зубов, видевший ее триумф на сцене Драматического театра имени Горького, во время фестиваля, неоднократно предлагал поступать в театральный, и даже обещал свое ходатайство. Впрочем, чего только не пообещает мужчина, желающий затащить красивую молодую девушку в постель.
Четыре года назад Котя поступила в институт на режиссерский факультет. На мои поздравления Котя с грустью заметила:
– Мечты должны исполняться вовремя. Иначе они теряют всякий смысл.
А вот о чем Котя не мечтала, даже в самом кошмарном сне ей такое не снилось - так это о совместной жизни с автором.
В роли мужа и отца она меня не видела. Не представляла. И надо отдать должное Марининой интуиции - она ее не подвела. Я плохой муж. Неважный отец.
Помню, за мгновение до первой нашей близости она отстранилась и попыталась меня остановить:
Мне кажется, мы совершаем глупость... То есть мне кажется, что мы спешим...
Так... «Постель расстелена, а ты растеряна»...
Ведь у тебя жена, ребенок.
Я не забыл, - сообщил я ей.
Уже спустя неделю Котя предложила расстаться. Я согласился. Она не до конца еще порвала с Анатольевичем, я был женат, и моя супружеская жизнь меня вполне устраивала. Но...
Расстаться - казалось разумным.
Седьмой год уже расстаемся - никак расстаться не можем.
Глава тринадцатая
Из песни слов не выкинешь
Режиссер Александр Засеев (фамилия изменена до неузнаваемости) - страшный матерщинник, причем сквернословие для него естественно и органично, как дыхание.
Даже задачи своим актерам - и заслуженным и всяким -он ставит исключительно матом. К примеру, актеру нужно забежать в кадр, увидеть погибшего товарища и в ужасе побежать дальше. Такова задача. Задеев озвучивает ее актеру следующим образом:
– Короче так, х...ришь со всех ног, подлетаешь, б...дь! Яйца в мыле, этот п...р гнойный лежит, ты глянул на него -е...ть!
– усрался и со всех ног попи...чил дальше!
Самое интересное, что все актеры - и заслуженные и всякие - прекрасно Засеева понимают.
Однако далеко не всем нравится, когда его чудовищный лексикон направлен непосредственно на него.
– Где эта толстожопая б.. .дь?
– кричит Засеев.
– А, Бысанка, ты здесь? Хорошо, приступим.
Ни тени смущения.
Никакие заслуги актеров не меняют его к ним отношения.
– А где, мать-перемать, Сдубка? Где этот народный-перенародный? Где этот забронзовелый конь?
Засеев специализируется на украинском историческом кино. Популярностью такие фильмы не пользуются, но кто-то же должен их снимать. Бюджет выделяется маленький, да и его умудряются обокрасть. О каком качестве может идти речь? Костюмы старые, рваные, вонючие... И переходят от одного актера к другому прямо на площадке, в зависимости от того, кому сейчас быть в кадре. Лошадей катастрофически не хватает, а те, что есть, из-за пенсионного возраста не способны передвигаться ни галопом, ни аллюром. В атаку они плетутся из последних сил, зато падают и сдыхают натурально.
В массовке всего человек пятьдесят, поэтому чему удивляться, когда кучка казаков идет на приступ крепости, которую защищает та же кучка поляков или турок. Не стоит удивляться и тому, что один казак как две капли воды похож на янычара из соседнего эпизода: скорее всего это один и тот же
человек.
Вообще все фильмы Засеева, во всяком случае последние, снимаются в каком-то непроходимом пьяном угаре. В таком же угаре они и монтируются. Неподготовленный зритель потом недоумевает, почему герой, погибший в прошлом эпизоде, вновь как ни в чем не бывало лихо бросается в рукопашный бой. Засеева все эти мелкие неприятности не трогают и нисколько не смущают.
Он бодр. Он энергичен.
Когда все готово к съемочному процессу, Засеев сильным командирским голосом отдает приказания:
– Все по местам! Ну что! Поработаем на неньку-Украину,
она, б...дь, ни в чем не виновата! Мотор?
– Есть!
Хлопушка, мля!
Кадр такой-то, дубль такой-то!
Ощерились! Н-начали!
Неудачные дубли Засеев прерывает отборным матом, от которого шарахаются лошади и седеют дети. Но и когда Засеев всем доволен, его словарный запас не меняется.
– Молодцы!
– орет в восторге он.
– Молодцы, в рот вас так-разтак!
Даже в святом месте, мужском монастыре, где договорились о съемках, Засеев, лишь только вошел, поинтересовался во весь голос:
– Так, ну и где эти монахи? Где эти дрочилы-отшельники?
Бедные монахи, крестясь и бормоча молитвы, бросились прочь от антихриста.
В монастыре снимали пять часов. Засеевский мат почти не умолкал.
Стыдитесь!
– воззвал к нему пришедший настоятель.
Прости, отец, у меня актеры-суки тормозят.