empty-line/>

Скоро месяц – стужей, огневицею

Кто-то мучит исподволь его, –

Неочерченное, смутнолицее,

Необъемлемое существо;

Жжет как жало, рыскает как рысь,

Бьет как билом, вздыбливает сны

И доводит яростную мысль

До конца духовной крутизны.

14

Странно, да, – но это – тот, кто в юности

Как архангел пестовал царя,

Алконостами да гамаюнами

Дни боярских козней озаря;

Кто в деяньях милостыней цвел,

Кто шептал о святости в тиши,

Кто любовь Анастасии ввел,

Как весну, в снега его души.

15

Чуть взглянул тогда он в очи нежные –

Дух взыграл, шепча уму: она! –

Вспомнил небо, храмы белоснежные,

Мир иной, иные времена,

Ее смех в серебряных садах

И того – с трикирием светил –

Кто на жизнь вот здесь, в глухих мирах,

Так сурово их благословил,

16

Плоть и мысль обоживая заживо

В думах, бранях, подвигах, посте,

Сквозь глаза кристальные Адашева

Он порою видел дали те.

Но когда в Казанскую мечеть

Православье ринулось сквозь брешь,

Этот дух, под жесткий лязг мечей

В сердце русских взвыл, как демон: – Режь!

17

Он уму предстал двуликим Янусом.

Он твердил – то “строй!”, то – “сокруши!”

Он с неистовствами окаянными

Слить научит свет и честь души.

Он любую пропасть, кручу, дно

Осенит двоящимся крестом…

Нет, не “он” – могучее оно

В том глаголе и в наитьи том!

18

Иль, быть может, двух взаимоборющих,

Двух, сплетенных скорбною судьбой,

Ни в церквах, ни в пиршественных сборищах

Не сумел понять он над собой?

Оба вместе – властны, как судья,

Неумолчны, как веретено…

И он гасит крошечное “я”

В роковом, в чудовищном “оно”.

19

А оно, вращаясь и безумствуя,

Багровеет, пухнет до небес;

Сам Давид не знал бы, многодумствуя,

Кто в сем вихре: ангел или бес?

Только ясно, что его предел –

Грани царства именем МОСКВА,

Что он жаждет богатырских дел,

Расширенья, мощи, торжества!

20

Ну, так что ж? Да будет так! Урманные

На закат, на север, на восток

Ждут леса и дебри басурманные,

Чтоб Господь их Русью обволок.

Уж Литва смиряет буйный стан,

С башен сбиты ляшские гербы,

И отпрянул конь магометан

Перед Русью, вставшей на дыбы.

21

Только здесь, в пределах царства отчего,

Что ни шаг – то лжец и лицедей;

Алчут рушить светлый замысл зодчего

Ради мерзкой самости своей!

Он теперь их бросил. Он сердца

Тьмой свободы насмерть ужаснул.

Пусть народ постигнет до конца:

С кем – Господь, а с кем – Веельзевул!

22

Только б дали воротиться… Плевелы

Истребит вконец он на корню;

Всю крамолу Рюрикова племени

Он предаст застенку и огню.

Он боярство сделает травой,

Что горит без ропота, без слов…

А, пришли с повинной головой?

Он готов. Пусть внидут! – Он готов.

23

И они вступили, – обреченные,

Умоляя, веря, лепеча,

Глядя снизу в очи омраченные

Вседержителя и палача.

Он ли то?.. Как желтые клещи,

Только пальцы ходят ходуном…

Так глядит на путника в ночи

Голый остов выжженных хором.

24

Господи! Чему же попустил еси

Довершиться в царском естестве?

Ранней вестью старческой остылости

Волос пал на острой голове,

И от желтых ястребиных глаз

Вниз легли две черных борозды,

Всему миру зримы напоказ

Сквозь охлопья жухлой бороды.

25