Пусть без жалоб, гнева, укоризн

За него моленья вознесут!..

7

Но огромна сумрачная родина,

Широка Россия, широка:

Половодья, поймы да разводины,

А над ними – только облака.

Переправы, судры, ледостав,

От свечи – пять суток до свечи…

Месяцами до иных застав

Передачей бешеной скачи!..

8

Смерть не медлит. Чуть недужье зажило –

Внутрь, в утробу входит смерть огнем:

Треплет чрево, рвет, кусает заживо,

Разгрызает утром, ночью, днем.

Рот – как язва. Только из зениц –

Взор, как вопль: – Заступница! спаси!

Отпереть запоры всех темниц!

Волю узникам – по всей Руси!..

9

Но гонцы с подково-гулким топотом

Больше вдаль не ринутся впотьмах:

“Уж отходит…” – шелестит по слободам.

“Еле дышит…” – шепот в теремах.

“Вспомнил первую царицу… Ш-ш-ш!

Анастасьюшку зовет в бреду…”

И вступает молча в спальню тишь,

Своих прав дождавшись в череду.

10

Эта тишь сурова, как начальница,

И непрекословна, как затвор.

Сквозь нее Великая Печальница

Не опустит дивный омофор.

Лишь касанье чьей-то белизны

На мгновенье тишит жар в крови:

Это – руки молодой жены,

Это – отблеск молодой любви.

11

– Ты ли, ты, краса моя венчальная?

Мать Ванюши… помоги хоть ты!.. –

Нет ответа. Лишь глаза печальные

С близкой-близкой, теплой высоты.

С ней предвечно был он обручен.

К ней склонялся, как в степи к ручью.

Это видел прежде всех времен

В незапамятной дали, в раю.

12

И тогда взошло воспоминание:

Град во славе… синие поля…

Солнце Мира в ясном надстоянии

Над венцом Небесного Кремля.

Лишь мгновенье… Он сходил во тьму,

К беспристрастно-четкому суду,

И душа открылась одному,

Одному: бездонному стыду.

13

В этот час десницею суровою

Сердце духа вынул Яросвет:

Оно вспыхивало, все багровое,

Как светильник, в коем масла нет.

Одному из солнечных сынов

Дал Судивший праздный факел тот,

Чтоб его зажечь навеки вновь

От верховного Огня высот.

14

И легла дорога искупления,

Вдаль и вдаль, по каменному льду,

В мглу немыслимого отдаления,

К миллионолетнему труду.

Как постиг бы наш трехмерный ум

Этот путь развенчанных монад,

Тех морей чугунно-мертвый шум?

Тех светил лилово-черный взгляд?..

15

Дух лежал, как труп. Но мерно-длящийся

Суд вершился – и темнела ширь:

Кровь духовную – эфир струящийся –

Уицраор пил, как нетопырь.

И по жилам царства, в плотной мгле,

Потекла, мешаясь, злая кровь

С кровью тех, кто строил на земле

Это царство, и построит вновь.

16

И тогда над духом четвертуемым

Грозный суд свершился до конца:

К телу духа – к мозгу и ко рту ему –

Никла Велга, – темень без лица.

А оно рвалось, как чешуя,

Распадалось на десятки “я”,

И помчалось, плача, вопия,

По нагой изнанке бытия.

17

Так раскрылась хлябь без отражения,

Где ни дна, ни заводей, ни вех…

Так вступили в праздное сражение

“Я” на “я” – и каждый против всех.

Но об этих горестных плодах

Ждет рожденья скорбный стих иной:

Он встает, метя золу и прах,

Он звенит, он свищет надо мной.

18

Не оденешь в эти строфы мерные

Из тугой, негнущейся парчи,

Ветер Смуты, небо тускло-чермное,

В диком поле пьяные смерчи.

Не вместят – ни величавый ямб,

Ни тяжелокованый хорей

Этот лютый, буйный дифирамб