Шрифт:
Варвара уткнулась лицом в угол и завыла нудно, протяжно, с надсадливостью.
VII
В Мокрых Выселках, через девять от нас дворов жил мужик -- Егор Пазухин, человек необыкновенно бедный. Он имел двух дочерей на выданье и сына. В ранней молодости Егор похоронил отца и, оставшись тринадцатилетним мальчуганом, повел хозяйство с помощью матери, старухи бойкой, голосистой, чуть-чуть с придурью. Митрий, Овечья Лопатка, Егоров отец, умирая, оставил сыну в наследство курную избу, овцу с ягненком, полтора надела распашной земли и старую с бельмом кобылу -- Феклу, над которой все смеялись.
Егор сам сеял, боронил, налаживал инструменты и сбрую, а осенью, управившись с полевыми работами, шел к Осташкову батрачить, оставляя дом на попечении матери. Когда ему исполнилось семнадцать с половиной лет, его женили. Егор был парень расторопный, крепкий, сметливый и весельчак, жена -- под пару, но как молодые ни бились, как ни хрипели с утра до ночи над своею и над барской работой, к наследству, оставленному Митрием, ни пылинки не прибавилось, если не считать того, что рыжая кобыла околела, а на ее место завели гнедого мерина со сбитой холкой, корноухого Рупь-Пять, да овца за это время принесла штук пять ягнят, с трудов поседела, но ягнят поели волки, а сама овца пропала.
Подати, малоземелье, старые долги Шаврову, расход по хозяйству вечно держали семейство в тенётах; частые неурожаи, жизнь впроголодь, мордобития от грозного начальства шаг за шагом обессиливали мужика, незаметно стирая жадность и задор к работе; Егор постепенно опускался, махнув в конце концов рукой на возможность выбиться из крепких лап нужды.
К сорока годам жизни Егор не осилил даже того, чтобы переменить полусгнившую избенку. Курные выходили из моды, соседи один за другим ставили себе "по-белому"; у богатых появились горницы, в переднем углу -- картины, святость, полотнища шпалер и разный причиндал; на столах, на радость и ликованье хозяев, запыхтели самовары, а Егор все еще коптился в старой отцовской мазанке, чая не пил, гостей с достатком не привечал и год от году становился угрюмее.
– - Сына мне роди!
– - кричал он, пьяный, на жену.
– - Пошто ты мне таскаешь пакостниц?
– - Егор презрительно указывал на трех белоголовых девочек, печально жавшихся друг к другу.
– - Мне кормилец нужен!
Жена плакала, забившись головой в тряпье.
– - Ты бога умоляй, -- покорно шептала она.
– - Что ты ко мне пристаешь?
Егор больно бил ее за это и трясущимися от жалости губами позорил и клял ее.
Наконец, лет в сорок пять мужик-таки дождался сына, а младшая дочь умерла, наевшись гнилых яблок.
Было лето. Возвратившийся из ночного Егор осторожно развернул пеленки, глянул из-под седеющих густых бровей на красненькое тельце, усмехнулся.
– - Молодец старуха!
– - неуклюже-ласково, стыдясь своего хорошего расположения, мужик потрепал жену по высохшей спине.
– - Корми его теперь в порядке, ради бога!
Женщина счастливо улыбнулась посиневшими от мук губами и, поймав руку мужа, поцеловала ее.
Егор сконфузился, отдернул руку; присев у изголовья, тряхнул головою:
– - Дряни этой я больше хватать не буду.
– - Изрубцованным пальцем он ткнул на подоконник, где стояла порожняя бутылка из-под вина.
– - Баста, налакался.
И вот вырос сын Василий. Егор по-прежнему терпел нужду, получал тумаки и оплеухи за недоимку, сидел в чижовке, голодал, ходил оборванным, самовара так и не завел, но жизнь ему уже не представлялась мрачной; он терпеливо боролся с невзгодой, и в глазах его светилась упрямая надежда, а губы невольно раздвигались в светлую улыбку, когда он смотрел на мальчика.
– - Ну, Васюха, помогать мне скоро будешь? Скоро нужда наша -- к волкам в гости!..
– - Я в работники пойду, -- лепетал ребенок, -- купим светлый самаляй...
Егор с наслаждением хохотал.
– - Лошадей хороших, чай два раза, казинету на поддевки, так ай нет?
– - Так...
– - Красивую корову с лысинкой, чтобы вымя фунтов в тридцать, новую избу с теплушкой, а?
– - А еще я куплю целый пещер бабок...
– - Легко сказать!
– - подпрыгивал Егор.
– - Целый пещер, этакую, можно сказать, махину!.. Берегись, Макса-бурмистр, скоро перебьем твое богатство с Васюхой!..
После того как мальчик на восьмом году стал бегать в школу, для Егора открылся новый источник гордости и необычайной радости. Вася был понятлив и умен: грамота, над которою большинство детишек проливают столько слез, далась ему легко, и сын чуть ли не самого бедного в деревне мужика шел по ученью первым.
Зимними вечерами, сидя возле мальчика, Егор волновался и горел, следя за тем, как тот свободно и толково одолевал склады. Старик до того увлекался, что даже в манере сидеть, -- приподняв одно плечо вверх и склонив голову на левую руку, -- подражал ребенку.