торопитесь... Хотим вас дослушать!" Голос прозвучал не одиноко. В зале

воцарилась благожелательная тишина.

Кто же в результате доклада, который он провел как честную битву,

взял его сторону? Только не архиерей и не члены губернского совета! Да

и уездные деятели огорчили его... Но в зале труженики народного

образования - учителя, попечители и попечительницы начальных школ,

почетные при школах блюстители - все это люди из местной

интеллигенции, даже из уездов приехали на инспекторский доклад.

Илья Николаевич кратко изложил программу своей предстоящей

деятельности, отвесил залу низкий поклон и под аплодисменты сошел с

трибуны.

Откуда ни возьмись - Назарьев. Сквозь толпу пробился к кафедре.

– Радуюсь вашей победе! А вдвойне рад тому, что нашего дундука вы

обратили в бегство... Смотрите на архиерея! - быстро закончил

Назарьев.

Владыко что-то объявлял скорбным голосом.

Ульянов прислушался. Оказывается, председатель Симбирского

уездного училищного совета сложил с себя председательские полномочия.

Впоследствии В. Н. Назарьев написал об этих днях такие строки:

"Произошло нечто неожиданное... Точно вдруг среди суровой,

слишком долго затянувшейся зимы настежь распахнулось наглухо запертое

окно и в него полились лучи яркого солнечного дня. Да, это была

настоящая весна, это было время всяких неожиданностей и только что не

чудес. Да и как же не назвать чудом появление в наших палестинах таких

людей, как Илья Николаевич Ульянов, единственный в то время инспектор

народных школ на всю губернию, с первого же шага отдавший всю свою

душу возложенной на него обязанности". Это строки из корреспонденции

Назарьева, опубликованной в столичной печати.

x x x

– Господин Ульянов, ну зачем так официально?..

Губернатор даже руками развел. Торопливо встал с кресла и, обойдя

свой обширный письменный стол, мелкими проворными шажками двинулся

навстречу инспектору. Взял его руку в обе свои, мягко пожурил:

– Я пригласил вас... хотелось запросто побеседовать. А вы в

полном параде!

Хозяин посмотрел на себя. Был он в простецком архалуке с

застежкой на крючках, на ногах - мягкие, домашние, уютно стоптанные

полусапожки. Только брюки с генеральским шитьем свидетельствовали о

сановитости мило улыбавшегося старика.

Ульянов стоял навытяжку, весь внутренне напрягшись. Визиты по

начальству были для него мукой. Ты уже не свободно мыслящий человек, а

чиновник такого-то класса, облаченный в темно-синий мундир с такими-то

знаками ведомства народного просвещения. Мало того, ты раб своего чина

и своего мундира. Вступает в действие этикет. Параграфы этикета вертят

тобой, как болванчиком, и усердно толкают в шею, требуя чуть ли не на

каждом шагу поклонов...

Сели в кресла. Друг перед другом.

Губернатор улыбается, и Ульянову в ожидании разговора ничего не

остается, как улыбаться.

Старик вздохнул и выразил сожаление, что не сумел присутствовать

на докладе господина инспектора народных училищ.

– Впрочем, наслышан, наслышан... В городе только и разговоров...

– Губернатор откинулся в кресле, и взгляд его вдруг стал сверлящим.
–

Так сколько вы у нас насчитали школ, господин Ульянов?

Илья Николаевич, будто не замечая недобрых огоньков в глазах

хозяина, повторил названную в докладе цифру.

Губернатор зло рассмеялся:

– Вот удивительно! А наши земцы насчитывают четыреста

шестьдесят!.. Впрочем... - Тут он сложил крестом руки на груди.
– Не

спорю, не спорю... Вы же, насколько мне известно, ученый математик!

Илья Николаевич не ответил на колкость. Тут старик перенес свой

гнев на земцев: его, своего начальника губернии, в какое положение

поставили перед министром!

Губернатор что-то обдумывал, и выражение его лица не сулило

приятностей. Ульянов заговорил, опережая его:

– Господин губернатор, я надеюсь, что наша Симбирская губерния

будет иметь четыреста шестьдесят школ.

Тот пристально посмотрел на собеседника. Быть может, он уже