Стрелял Лешка плохо. Прилично получалось только из винтовки, да и то с

упора. Сергей заметил, что стрелять из автомата с рук Лешка даже

побаивается. Когда тяжелый немецкий автомат начинал грохоча трястись у пего

в руках, Лешка смотрел уже не на мишень, а на автомат -- старался совладать

с ним и вернуть в прежнее положение. Сергей надеялся, что дело наладится,

когда мальчишка физически окрепнет, он был еще слаб.

Да и не диверсанта же он из него готовит, не бойца. Куда ему с такими

ручонками! Сообразительность, способность не теряться, ну и, конечно,

высокая сознательность-- вот что в нем самое ценное. Все это так, но, если

они попадут в переплет, драться придется одному. 'Может, попробовать найти

другого? Времени мало, но еще несколько дней есть.

Сейчас он смотрел на мальчика, старательно закрывавшего глаза, но,

конечно, не спящего. Худое плечо торчит из-под одеяла, бледная щека. Длинные

ресницы. Он только что заметил, какие у Лешки длинные ресницы...

Да нет -- спит. Сморило.

Нет, не будет он никого больше искать. Он привязался к этому

молчаливому мальчугану с большими взрослыми глазами. Да и Лешка к нему...

Они сроднились за эти дни. А это стоит многого.

Сергей прошел в свою комнату, сел на кровать. Он впервые дал волю тому

неясному чувству, которое тщательно подавлял в себе в эти дни. Оно возникло

в тот момент, когда, пораженный Лешкиной наблюдательностью, он сложил в

голове план операции. Он тогда увидел способ, которым лучше всего можно

выполнить задание. От того, выполнит, ли он его, в какой-то степени зависит

судьба Ленинграда, его способность выстоять. И здесь необходимо отбросить

все личное. Он был профессиональным разведчиком и давно научился не

принимать в расчет свои желания и свою безопасность. Но мальчик... Чем

кончится для него вся эта история? И имеет ли Сергей право брать его на

опасное задание? Но ведь все уже с Хазиным взвесили: самый правильный путь

– - этот. Юродивый и мальчик-поводырь. И надо все время помнить, что от них

зависит, умрут ли от голода еще тысячи таких мальчиков или выживут. И

помнить только это и ничего более! Но все же...

Тревожное и неприятное чувство, которое Сергей подавлял в себе все эти

дни, было чувство вины перед Лешкой.

7

Лешка занимался необычной тренировкой: его учили владеть своим лицом. С

ним работал болезненный молодой человек в очках, дужки которых были

перевязаны нитками. У него были необычайно длинные пальцы, кисти рук

казались огромными и жили как бы отдельной от тела жизнью. Лешка с трудом

отводил от них глаза, смотреть на движение пальцев было интересно и немного

смешно.

Молодой человек был студентом театрального института. После стрельбы,

ходьбы по болотам этот преподаватель, да и само занятие казались Лешке

несерьезными. Поэтому и получалось плохо.

– - Ну хорошо, попробуем вот что еще, -- молодой человек снял очки и

протер их кусочком бинта.
– - Заплачь.

– - Как?
– - удивился Лешка.

– - Ну как, слезами, по-настоящему, чтоб плечи тряслись, лицо исказилось

– - и слезы, слезы!

Студент был какой-то издерганный и говорил резко и нервно, хрустя

пальцами.

– - Это же нарочно нельзя.

– - Надо! Может понадобиться. Вот случится такая ситуация, что заплакать

– - значит спастись. Поймали тебя, понимаешь, поймали, и если ты будешь вести

себя как лейтенант Шмидт, то любой немецкий кретин догадается. А ты

маленький испугавшийся мальчик. А мальчики от испуга плачут. Я понятно

говорю?

Лешка кивнул и попробовал. Ничего не получалось.

– - Это делается так, -- сказал студент и задумался. -- Попробуй

вспомнить, ну, самое тяжелое в жизни, когда тебе было очень плохо. Ну?

Лешка опустил голову и пожал плечами. Студент покашлял, встал, прошел

около Лешки и глухо, скороговоркой проговорил у него за спиной:

– - У тебя мама умерла, я знаю, вспомни ее.