населения, и не в последнюю очередь - по достижениям агротехническим, то

есть по полям и садам, в особенности же - по виноградникам. И закончил

широчайшей улыбкой, приступивши затем к дегустации вин. Дегустируя, говорил:

"Касательно белых вин у меня был большой спор с моими молдавскими коллегами.

Но когда перешли на каберне, мерло, к красному и черному Пуркарскому, споры

сейчас же прекратились. Смените на бутылках ваши этикетки на французские -

никто и не заметит. Отличные вина производит Советская Молдавия!"

Я смотрел эту телепередачу, в уме умерял похвалы нашим винам (на то они

и гости, чтобы похваливать), но меня что-то не особенно трогали их

комплименты. Редкая неделя проходила, чтобы в Молдавию не приезжали

делегации из-за рубежа и из разных советских республик. Все спешили перенять

наш опыт виноделия. Мне от этого было как-то неловко, и я поделился своим

смущением с Шереметом.

– Шумим, братцы, шумим!
– засмеялся Алексей Иосифович.

По его голосу нельзя было понять, нравится ли ему это обстоятельство

или не нравится, одобряет или нет такой наплыв делегаций, хотя по прежним

наблюдениям за ним я знал, что человек этот не выносит никакого

хвастовства - даже об очевидных успехах говорил весьма сдержанно.

После того как Шеремет поздоровался с членами делегации и рассказал

немного о своем районе, все отправились принимать душ. Никэ говорил мне

правду. Порядок посещения фермы был и одинаковым и обязательным для всех.

Будь ты хоть тысячу раз француз, но если хочешь войти внутрь

животноводческого помещения, прими душ, смени одежду, облачись в белый

халат, надень тапочки. Французы, принимая хлеб-соль, отведали и винца, и

поэтому душ для них как нельзя был кстати: внутренний и внешний зной изрядно

притомил гостей. Им, разумеется, понравились и чистота на ферме, механизация

и автоматизация всех процессов и технологических операций. К тому же они не

были специалистами настолько, чтобы увидеть какие-то мелкие неполадки,

недоделки. Вот тут и я разделял восторги наших гостей. Восхищался я не

только тем, что увидел под крышей помещения, но и тем, что было вне его.

Рядом с основным, где производилось молоко, находилось помещение, где

происходил отел коров, то есть нечто вроде коровьего родильного дома. Тут же

неподалеку стоял дом с большими окнами - это для доярок. Там была и

библиотека, стоял телевизор в углу. За домом - бассейн, в котором доярки

могли выкупаться, как в речке. Более же всего меня восхитил и удивил душ для

скота. Не выдержал - поделился своими восторгами с Алексеем Иосифовичем

Шереметом. Тот, казалось, не разделял моего ликования. Всем своим видом

говорил: ничего особенного, ферма как ферма. Подобные теперь есть во всех

других районах, по всей республике и по всей стране.

Объяснения на ферме давал директор совхоза, главная усадьба которого

находилась в этом вот селе Чулук. Директор, видать, неплохо подготовился к

этой встрече. Говорил коротко и ясно, так что переводчику было легко

доводить сказанное до своих подопечных. Ни в словах, ни в интонации

директора не было и тени бахвальства. Напротив, даже об очевидных

достоинствах фермы он говорил в высшей степени сдержанно, как-то буднично.

Гостей более всего интересовало, какие меры принимаются в этом хозяйстве,

чтобы не загрязнять окружающую среду.

– Проблема века: что делать с навозом?
– улыбнулся я.

– Напрасно смеетесь, академик, - тотчас же отреагировал Шеремет.
– Да,

если хотите, проблема. И нелегкая! Для нас, во всяком случае. Вот

послушайте. На ферме этого совхоза содержатся две тысячи шестьсот дойных

коров. Село Чулук большое и богатое. До коллективизации в нем количественно

коров было даже больше, чем сейчас в совхозе. А проблемы навоза не

существовало. Почему? Навоз каждым двором вывозился на поля и огороды, да

еще и кизяки делали из него. Не было проблемы и с водопоем, потому что все

поили своих коров из своих же колодцев. А теперь, когда такая масса крупных

животных собрана вместе, под одну, можно сказать, крышу, обе эти проблемы