Но он, сделав вид, что не нашел ее, ушел в коридор с тем,

чтобы,– когда будет объявлено начало заседания, и все, затушив

папиросы, бросятся садиться,– сделать вид, что он запоздал, и

сесть на первое попавшееся место ближе к двери. Тогда он будет

сидеть на стороне пролетариата, и в то же время интеллигенты

увидят, что это произошло благодаря его опозданию. А

председатель истолкует это как принадлежность его к

пролетарской группе.

Он так и сделал. Вышло даже удачнее, чем он предполагал:

оставалось только одно свободное место, как раз в середине

между пролетариатом и буржуазно-интеллигентской частью,

прямо перед столом президиума.

И тут он, оглянувшись, сразу нашел глазами Раису Петровну

и приподнял удивленно брови, как бы спрашивая:

318

«В шапке-невидимке, что ли, она сидела, что он не видел

Раиса Петровна, чуть заметно улыбаясь одними губами,

смотрела на него тем взглядом, каким женщина смотрит в

общественном месте издали на мужчину, и только один он

понимает значение этого взгляда, безмолвно говорящего о их

близости, никому, кроме них, не известной.

Она оглянулась вокруг себя, где густо сидел народ, и

безнадежно пожала плечами, показывая, что ему негде около нее

сесть.

Останкин ответил ей таким же жестом.

Началось заседание. Председатель в кожаном картузе сел за

стол, нетерпеливо поглядывая на дверь, откуда все еще входил

народ и теснился в дверях, заставляя всех рассеянно

повертывать головы к дверям, а не в сторону стола президиума.

Около председателя сели еще три человека, с черными от

нефти руками, и комендант.

Комендант, встретившись глазами с Останкиным, мигнул

ему, приветствуя его этим, как своего.

Тот ответил ему таким же движением.

Заседание началось.

Сначала шли вопросы чисто хозяйственные. И когда

голосовали, например, по вопросу о размерах ремонта дома, то

не было ничего легче и приятнее поднимать руку за то или иное

предложение, так как в этом вопросе на одном мнении могли

сходиться и представители буржуазной и представители

пролетарской группы.

Останкин даже пожалел, что он прежде уклонялся от всякого

участия в общественной работе.

Но, когда хозяйственные вопросы кончились, он вдруг

услышал то, от чего у него сразу стало горячо под волосами...

Председатель поднялся и сказал:

– Товарищи, мы организуем рабочую коммуну, чтобы

рабочему человеку облегчить условия жизни. А то, что же мы

видим: рабочие у нас ютятся в полуподвальных помещениях, а

буржуазный элемент занимает лучшие помещения.

Мы разделили всех жильцов на три категории. Сейчас

прочтем списки, а потом проголосуем.

Первой мыслью Останкина было: в какую категорию его

отнесли? Второй – мысль о том, что этот вопрос не то, что

вопрос о ремонте дома. Тут каждое поднятие руки будет

говорить о твоей социальной физиономии.

319

И, как нарочно, сел впереди всех, на самом виду, где каждое

движение его видно. А уйти некуда. И он вдруг вспомнил, что

Раиса Петровна сидит сзади него, наверное, смотрит на него и

будет следить за тем, как он будет голосовать. Он от этой мысли

почувствовал в спине то же неприятное ощущение, какое

чувствовал, когда в театре незнакомец стоял в дверях партера и

искал его глазами.

– Так вот, товарищи! – сказал председатель, держа в обеих

руках листы бумаги со списками и взглядывая то в один, то в

другой,– так вот прежде всего три категории:

– К первой мы причисляем рабочих, пролетарский и вообще

трудящийся общественно-полезный элемент. Ко второй –

интеллигенцию.

– А разве интеллигенция не трудящиеся? – послышались

голоса.

Председатель опустил листы и сказал:

– Мы разберем, какая она, трудиться всяко можно. Один

трудится для того, чтобы общество облегчать, а другой для того,

чтобы в шляпках ходить...

– Демагогия!..

– Продолжаем... Вторая группа интеллигенция... с отбором и

всякие свободные профессии. Третья группа буржуазия и