Шрифт:
рукой. Поезд пролетел мимо платформы. Стоявшие плотной
стеной на платформе люди сначала удивленно смотрели, потом
стали испуганно махать руками и кричать:
– Стойте, стой! Куда же вы? Нас-то захватите!
– Никак не могим, гайка на отделку развинтилась! – крикнул
веселый мужичок. А малый в картузе, подняв вверх руку, точно
у него был кнут и он скакал на лошади, кричал во все горло:
– Шпарь, шпарь его! Вот как распатронили!
57
Поезд, далеко прокативший за полустанок, наконец
остановился.
– Ну, нет, это уж бог с ним, с этим удобством,– сказал
человек в бабьей кофте, лежавший на животе около трубы,
обхватив ее обеими руками: – лучше уж внизу тесноту
потерпеть да живым остаться. А то сейчас чуть-чуть не
стряхнуло.
– Да, на крыше хуже,– сказал лохматый мужичок, протирая
обеими руками глаза и сплевывая.– Пыль очень, и сердце с
непривычки заходится.
– У вас там, у чертей, наверху заходится, а вы попробовали
бы тут пошли, повисели,– раздался снизу озлобленный голос
бабы с молочным жбаном.– А то расселись там, как господа.
– Ну, вы, что же там ждете? – К подъезду, что ли, прикажете
подавать! – крикнул кондуктор на пассажиров, озадаченно
стоявших на платформе полустанка. Те, схватив свои мешки,
испуганно бросились к поезду.
– Вот окаянный народ-то, каждому объясняй да еще по шее
толкай, а чтоб самим к порядку привыкать, этого – умрешь, не
добьешься.
58
Тяжелые вещи
На базарной площади, где прежде торговали готовым
платьем, железом, горячей колбасой и всем прочим, стояли
запертые и забитые досками лавчонки, а в проходах между ними
и по всей площади, на навозе и подтаявшему льду были
разложены на мокрых рогожках всякие товары: у кого пара
ржавых селедок, две пуговицы и коробка спичек, кто продавал
какую-нибудь рваную шубенку или менял серебряную ложку на
хлеб.
– Облавы нынче не было? – спрашивали вновь подходившие.
– Вчерась была,– неохотно отвечал кто-нибудь из торговцев.
Продавцы то и дело зорко оглядывались по сторонам и при
всякой тревоге делали приседающее движение, чтобы схватить
за углы свои рогожки с товарами и лететь куда-нибудь на
ближайший пустой двор.
Какая-то барыня в мятой шляпке принесла лампу с абажуром
в виде матового шара и, нерешительно оглянувшись по
сторонам, спросила:
– А ничего, позволяют торговать-то?
На нее и на ее лампу молча и недоброжелательно
посмотрели.
– Позволяют... тому, у кого ноги проворные,– сказала
молодая торговка в полушубке, поправив платок на голове и не
взглянув на спрашивавшую.
– А ты, матушка, в первый раз, что ли, вышла? – спросила
пожилая торговка, у которой на рогожке были разложены пять
селедок и велосипедный насос.
– В первый...
– То-то я вижу. . лампу-то с шаром взяла. Ежели, грешным
делом, спешить придется, как бы тебе ее не раскокали.
– Они все чисто с неба свалились...
– Ты уж, как чуть что, поглядывай вон на того старика, что
замками торгует, он у нас сметливый.
Какой-то человек в поддевке, торговавший стаканами и
вазочками, недовольно покосился и сказал:
– С замками-то всякий дурак будет сметлив. Их стряхнул в
мешок и айда. А ты посуду пойди так-то стряхни. Вот наказал
бог товаром.
– А вон еще умная голова идет.
59
Все оглянулись. К ним подходила женщина с креслом на
голове, которое торчало ногами вверх. Женщина поставила
кресло и остановилась, тяжело дыша.
– Еще-то у тебя потяжельше ничего не нашлось? – спросила
молодая торговка.
– Последнее, матушка.
– Они все думают, как до свободы.
Вдруг все прислушались.
– Стой, свистят...
В самом деле послышался какой-то свист.
Старичок с замками не обратил никакого внимания на свист