Вот не угодно ли: какого я происхождения? Это что, активно или

пассивно?.. А, Миша пришел, официальное лицо. Помоги, брат,

замучили вы нас своими анкетами...

– Что у вас тут? – спросил, входя, полный человек в блузе,

подпоясанный узеньким ремешком.

– Да вот очередное удовольствие, ребусы решаем.

Пришедший облокотился тоже на стол, подвинул к себе

листы и наморщил лоб. Все смотрели на него с надеждой и

ожиданием.

– Что же это у тебя все разное тут? – спросил он, с

недоумением взглянув на хозяина.

Тот, покраснев и растерянно улыбнувшись, сказал:

68

– Да это мы тут так... комбинировали, чтобы посмотреть что

получается?

– Хороша комбинация: на одном листе – почетный

гражданин, на другом – из духовных... Да ты на самом деле-то

кто?

– Как – кто?

– Ну, происхождения какого?

– Гм... дед мой благочинный, отец землевладелец (очень

мелкий), сам я...

– Ну, и пиши, что из духовных. Вот и разговор весь.

– А вдруг. .

– Что «а вдруг»?

– Ну, хорошо, я только сначала начерно.

– Вот тебе и все дело в пять минут накатали; ну, я спешу.

Когда полный человек ушел, хозяин утер вспотевший лоб и

молча посмотрел на соседа.

– Как он на меня посмотрел, я и забыл, что он мне шурин. О

господи, всех боишься. Спасибо, я догадался сказать, что

начерно напишу. Вишь, накатал.

И он, оглянувшись на дверь, разорвал лист и отнес клочки в

печку. Потом, потянувшись, сказал:

– Нет, больше не могу, лучше завтра утром на свежую голову.

Выходившая куда-то жена подошла к столу и заглянула в

анкету. Перед ней лежал чистый лист.

– Ничего не удалось написать?

– Только возраст.

Когда жена ночью проснулась, она увидела, что муж в одном

белье и носках сидел за столом и, держась рукой за голову,

бормотал:

– Ну, хорошо, ежели допустим, что свободной профессии, то

какой?.. Если я писал брошюры, и они сгорели... Ну, возьмем

сначала:

– Отец мой – землевладелец, дед – почетный дворянин, сам я

– благочинный. О боже мой, сейчас на стену полезу!..

69

Спекулянты

На вокзале была давка и суета. Около кассы строилась

очередь. И так как она на прямой линии в вокзале не умещалась,

то закручивалась спиралью и шла вавилонами по всему залу.

В зале стоял крик и плач младенцев, которые были на руках

почти у каждой женщины и держались почему-то особенно

неспокойно.

А снаружи, около стены вокзала, на платформе стоял целый

ряд баб с детьми на руках. Бабы в вокзал не спешили, вещей у

них не было, товару тоже никакого не было. Но около них

толокся народ, как около торговок, что на вокзалах продают

яйца, колбасу и хлеб.

– Вы что тут выстроились? – крикнул милиционер.– Билеты,

что ли, получать – так идите в вокзал, а то сейчас разгоню к

чертовой матери.

Бабы нерешительно, целой толпой, пошли на вокзал.

Плача в зале стало еще больше.

– Да что они, окаянные, прорвало, что ли, их! – сказал

штукатур с мешком картошки, которому пришлось встать в

конце очереди, у самой двери.

У одной молодой бабы было даже два младенца. Одного она

держала на руках, другого положила в одеяльце на пол у стены.

– Вишь, накатали сколько, обрадовались... в одни руки не

захватишь. Что встала-то над самым ухом?

– А куда же я денусь? Да замолчи, пропасти на тебя нету! –

крикнула баба на своего младенца.

– Прямо как прорвало народ, откуда только берутся. Вот

взъездились-то, мои матушки.

– И все с ребятами, все с ребятами. Еще, пожалуй, билетов

на всех не хватит.

– Очень просто. Глядишь, половина до завтрашнего дня

останется. Вот какие с младенцами-то, те все уедут,– без

очереди дают.

– Ах, матушки, если бы знала, своего бы малого

прихватила,– сказала баба в полушубке.

– Попроси, матушка, вон у тех, что у стены стоят.