«Говорит Москва! Начинаем концерт...»

Погода, вероятно, благоприятствовала передаче,

так как слышимость была очень хорошая. Сидя ря¬

дом со студентом, Илиеш слышал каждое слово дик¬

тора. К тому же у него был отличный слух.

«.. .у микрофона солист...»

В этот момент раздался тихий стук в дверь, и во¬

шел Морарь. Студент быстро снял наушники, отвин¬

тил один из них и протянул Морарю:

— Садитесь сюда и слушайте!

Леонте прижал свой наушник к уху.

Почтальон осторожно опустился на стул, с недо¬

умением поглядывая на студента, и неловко прило¬

жил свой наушник к уху.

Сначала он слушал спокойно ц безразлично. С

лица его впрочем не сходило удивленное выражение.

Потом в его взгляде мелькнуло любопытство, интерес

к передаче. Постепенно его начало охватывать вол¬

нение. Он сморщил лоб. Рука крепко прижала науш¬

ник к уху, словно кто-нибудь порывался его у него

отнять.

В наушнике звучал сильный, кристаллически-чи-

стый мужской голос. Он пел какую-то не русскую

боевую песню. «Испанская...» — прошептал студент.

Потом полилась русская песня. Слов Илиеш не мог

разобрать.

В комнате было совсем тихо. Только два одинако¬

вых тоненьких голоса звучали в двух мембранах.

Морарь все больше и больше волновался. Илиеш

никак не мог объяснить себе его волнения. Неужели

песня могла его так сильно взволновать?

На минуту в наушниках наступила тишина. Дик¬

тор что-то объявил. Певец запел.

И в этот момент, страшно побледнев, почтальон

вдруг судорожно схватил за руку Леонте:

— Мой Митруц!

В наушниках звучала молдавская дойна.

Не отпуская руки Леонте, почтальон растерянно

шептал:

— Митруц... мой Митруц... я его сразу узнал!

А голос звучал, чистый и сильный.

Песня смолкла.

Илиеш придвинулся ближе, совсем близко к сту¬

денту и отчетливо услыхал:

— Мы передавали концерт солиста Московской

филармонии Димитрия Феодоровича Морарь... Через

одну минуту...

А Морарь все прижимал наушник к уху, надеясь

еще услышать этот родной, каким-то чудом услышан¬

ный им голос. Потом он медленно, словно это стоило

ему больших усилий, отвел наушник от уха и поло¬

жил на стол.

По его коричневому, обветренному, морщинисто¬

му лицу текли слезы. Вытирая их рукавом, он бес¬

связно говорил:

— Это он... он жив... я узнал его. .. Где это он?

— В Москве! — ответил студент.

Глаза Мораря расширились:

— В Москве? .. Значит, он там... в России...

Господи, какая радость у меня сегодня... мой Мит-

руц жив... жив... и он стал певцом и остался Мора-

рем. Не постыдился отцовской фамилии... Димитрий

Феодорович... Феодор — это значит я... Теодор...

Спасибо тебе, господин, что позвал меня... но отку¬

да ты знал, что он будет петь?

— Я слушал утром программу радиопередач.

Когда сказали, что в десять часов будет петь Морарь,

я подумал, что, может быть, это ваш родственник и

вам будет приятно его услышать...

— Спасибо тебе... да благословит тебя бог. Мой

сын... и как хорошо, что он артист и не занимается

политикой... Значит, он в Москве?

Обычно такой молчаливый и степенный, Морарь

говорил теперь безумолку.

— .. .Хорошая все-таки эта Москва, что бы о ней

ни говорили некоторые люди. Ведь это русские сде¬

лали его артистом? .. А скажи, где еще слышали,

как пел мой сын?

— Везде... во всем мире... все, у кого имеется

радиоприемник.

— Во всем мире? — Морарь от удивления даже

привстал со стула.— Правду говоришь?

— Истинную правду.

— Значит, моего Митруца слушали во всем ми¬

ре? .. Моего Митруца!

— Все честные люди слушают Москву...

Неожиданно Морарь замолчал и задумался. А по¬

том сказал грустно:

— Да, но отсюда ведь не пускают в Россию. Я

его никогда не увижу... Никогда!