залом. Огромная, кристальная люстра, настоящий мраморный пол — не

искусственный, как у большинства из нас — демонстрирует знатность рода

Картье. Рассматривая мерцающую люстру, я слышу, как кто-то входит, и

улыбаюсь, когда Лоуренс, одетый в белый смокинг и простую золотую маску,

кланяется передо мной. Я бы хотела знать, наблюдает ли за нами Гретхен. Я

не хочу, чтобы она видела, как он ведет себя со мной, отвечая ожиданиям

окружающих, и думала, что так все и есть на самом деле. Чувства Лоуренса

ко мне — всего лишь результат ожиданий окружающих, но я знаю не

понаслышке, что поступки ранят, нарочно они совершаются или нет.

— Ты... — он берет мою руку и легко прикасается к ней губами — ...та

еще грешница.

Я опускаю взгляд на платье и дарю Лоуренсу полуулыбку. Оно

эффектно. Бронзово-золотое, без бретелек, с завышенной талией.

Драпировано до колен каскадом складок. Волосы уложены во множество

хаотичных крупных локонов, макияж прост и очарователен, а черная

фетровая маска, усыпанная стразами, скрывает глаза. «Идеальная смесь

невинности и соблазна» — сказала Гретхен, когда создавала этот образ.

Он наклоняется и целует меня в щеку прямо тогда, когда тускнеет свет,

поэтому я не успеваю придумать, как избежать поцелуя. Время перейти к

официальной части бала. Мы подходим к ряду лифтов, — еще одна

прерогатива Картье — которые ведут к подземному танцевальному залу. Там

мы насладимся большим разнообразием напитков и общением с гостями.

Ло ведет меня к дальнему левому лифту. Он закрывается прежде, чем в

него может зайти кто-нибудь еще. Нас окружают зеркала, так что теперь, в

первый раз за вечер, у меня появляется возможность увидеть и даже

разглядеть Ло. Его волнистые, пышные каштановые волосы безупречно

спадают на лоб и уши. Он замечает мой пристальный взгляд и улыбается, у

него поразительно белые зубы, контрастирующие с оливковой кожей.

— Что?

— Ничего, — Я опускаю взгляд. Мне хочется спросить его о Гретхен, но она бы предпочла,

чтобы я этого не делала. Возможно, они еще не разобрались в своих чувствах, и я не хочу

приносить в их отношения неловкость. Так что, не зная, что сказать, я просто смотрю на него,

пытаясь вспомнить, как это должно выглядеть: легко и просто. Даже теперь рядом с ним я

чувствую себя очень даже нормально. Это всего лишь я. Интересно, может ли он, как и Джексон,

чувствовать изменения во мне. Я избегаю темы, касающейся Джексона. Я не готова говорить о

том, что со мной происходит или, что означают определенные изменения. У меня и так

достаточно причин для беспокойства.

Двери лифта открываются, и нас проводят в атриум. Он имеет форму восьмиугольника с

переливающимися серебряными и золотыми стенами, покрытыми витиеватыми рамами с

портретами бывших президентов Америки. Атриум ведет к громадной мраморной лестнице,

опускающейся в главный танцевальный зал, где сотни круглых столов, увенчанных самыми

дорогими скатертями и серебряными столовыми приборами, окружают танцевальную площадку.

Отсюда видно всех гостей, всю роскошь. Мероприятия я посещала и раньше, но они были не

такими. Где-то внизу играет оркестр. На нас устремлено слишком много взглядов, на какое-то

мгновение я чувствую себя членом королевской семьи, словно со мной не происходит ничего

необычного.

Лоуренс улыбается окружающим, пока мы спускаемся по лестнице. Я делаю шаг на

последнюю ступеньку, желая повернуть обратно. Напротив меня стоят мои родители вместе с

Аластером Крейном, европейским президентом, справа от него — его гадкий сынок, Брайтон. Он

относится к самому ужасному типу парней. На прошлогоднем балу он напился и взболтнул, что я

слишком хорошенькая, чтобы стать командиром, и затем шлепнул меня по заднице. Видимо, он не

ожидал последующего от меня удара по лицу.

Я подхожу к президенту Крейну, старательно избегая Брайтона, который только и делает,

что пялится на меня, пока я не смотрю в его сторону. Мои родители долго не замечают моего

присутствия, но затем вместе поворачиваются и улыбаются нам с Лоуренсом.

— О, вот вы где, — говорит папа. — Уверен, вы помните президента Крейна и Брайтона.