Он открывает корзинку, доставая маленькую подстилку, и расстилает ее на земле возле

дерева. Я смотрю на покрывало, потом на него, и ложусь на подстилку. У Джексона начинается

истерика, смех эхом раздается в лесу.

— На нем не лежат. На нем сидят и едят.

— Ты хочешь, чтобы я ела по среди ночи, сидя на, — я пробегаю взглядом по покрывалу, —

клетчатой подстилке.

Он снова смеется, на этот раз еле дыша.

— Это называет плед. И это одна из тех человеческих вещей, о которых ты должна знать.

— Как бы то ни было, ты знаешь моих родителей? — говорю я саркастично. — Я прямо

вижу, как папа сидит на земле и ест… Где еда, о которой ты говорил?

— Здесь, — он указывает на корзинку и вынимает из нее разную еду. — Тебе нравится? То

есть, мы не должны есть. Я просто думал…

— Нет, это идеально. Я люблю пикники, все время на них хожу. Давай есть.

Он снова улыбается и достает все из корзинки.

Мне на глаза попадается ярко-красная клубника, и я беру ее, чтобы укусить.

— Как ты об этом узнал? — спрашиваю я.

— Нас заставляют изучать вашу историю. Меня особенно. Мне вбили в голову основы

вашей ежедневной жизни. Что происходит, когда и почему. Ты не представляешь, как ужасно,

когда от тебя ожидают, что ты запомнишь слишком много в очень короткий срок.

Я поднимаю брови.

— Ты встречал моего отца?

— Я отказываюсь от своего предыдущего заявления. Давай поговорим о чем-нибудь

другом, — говорит он, наклоняя свой стакан, чтобы попить.

— Да, расскажи мне о своей семье.

Джексон давится, кашляя и сгибаясь.

— Ты в порядке? — спрашиваю я.

— Да, прости, я…

Он убирает прядь волос с моего лица и целует меня. Я оборачиваю ноги вокруг его талии и

смотрю на него.

— Могу я… прикоснуться к тебе? — интересуюсь я.

— Прикоснуться ко мне? Где? — усмехается он.

Я наиграно ударяю его в грудь.

— Не так. Я просто хочу…

Я провожу пальцами по его скулам, шее, плечам и рукам. Он откидывается на локти, и я

расстегиваю его рубашку, открывая контуры его загорелой груди. Он совершенен, сложно

поверить, что кто-то может быть настолько идеален.

Я наклоняюсь вперед, чтобы его поцеловать, позволяя его телу согреть меня. Между нами

повышается жар, и мне интересно, когда он отстранится, но он не останавливается.

Он укладывает меня на покрывало, его тело прижимается к моему, его губы страстно ловят

мои, посылая дрожь по всей моей коже от головы до ног.

— Останешься со мной сегодня ночью? Здесь? — произносит он, слегка отстраняясь, чтобы

посмотреть на меня.

Я киваю, и Джексон опускается рядом со мной так, что теперь мы лежим на покрывале бок

обок. Он снова целует меня и затем закрывает глаза. Его тяжелое дыхание замедляется и вскоре

переходит на спокойный ритм. Я закрываю глаза, погружаясь в сон.

Вскоре я засыпаю.

Я нахожусь одна в третьей лаборатории и наблюдаю за тем, как тело Райдена дергается в

судороге. Никто не узнает, если я его освобожу. Я могу это сделать. Я могу сохранить ему жизнь.

Но я этого не делаю. Вместо этого я смотрю, как он медленно умирает. Затем я ловлю свое

отражение в стальной стене, стоящей напротив меня. У меня золотая кожа, такое ощущение, что

через нее светит солнце, она бронзовая и прекрасная… затем ко мне в сознание пробирается страх.

Я Древняя. Пока я мысленно произношу эти слова, за моей спиной открывается дверь, и через нее

входит отец с пистолетом в руке. Он качает головой со сжатыми губами и стреляет мне в голову.

Глава 22

В четыре часа ночи я проскальзываю домой совершенно без сил. Мама встает очень рано,

так что я знала, задержавшись, рискую с ней столкнуться… и быть запертой в своей комнате до

конца жизни. Когда я была помладше, она постоянно заглядывала ко мне в комнату, просто чтобы

посмотреть, как я сплю. Я просыпалась и заставала ее, сидящей около моей кровати, и когда я

спрашивала ее, зачем она это делает, она всегда отвечала, что всего лишь хотела убедиться. Я

никогда не знала, что она имела в виду, но сейчас мне интересно, не хотела ли она убедиться в том,