– Чего шастаешь-то, мухортый? – не довольно проворчала Липка, ступая в обход него.

Но Ком передвинулся вслед за ней, снова преграждая путь.

– Пусти! Ну. Чего надо-то? – возмутилась Липка.

Ком смотрел на нее, поблескивая потемневшими от волнения глазами.

34

– Лип, ты это, – прошептал он сорвавшимся голосом, – не ходи за Суховея. Меня

дождись, век в холе и радости жить будешь.

– Чего? Заполошный, под носом-то утри, – рассмеялась Липка и, отодвинув плечом

парня, шагнула мимо, красиво изогнув стан.

В это время и услышала она крик Бубанька, Воротилова мальца. Вздрогнула всем

телом, словно о камень запнулась. Ведра качнулись, расплескивая на землю воду, но

Липка этого даже и не заметила. Быстро пошла она к своему дому, а сердце так и

рвалось из груди: что там случилось?

Ком прошел мимо, обгоняя, и зло прошептал:

– Слыхала? Калечный твой Суховей! Теперь сама придешь, да я погляжу, принять ли. А

приму – взвоешь.

Ком знал, о чем говорит: из парубков, прошедших посвящение, Суховей один не

мужатый-то и остался. Остальные или совсем малыми были, или в ватаге Кома. И им

еще предстояло в лес идти, да и не пойдут они против его, верховодова, слова-то.

Но не это было для Липки главным: она бы и женкой пошла к дролюшке-то, но ее

сердце уже давно прикипело к Суховею, еще до того как она впрыгнула в девичью

поневу.

«Ежели уж, что с Суховеем случилось, то лучше в болота, к кикиморам, но за Кома ни

за что не пойду», – решила Липка.

А Суховей со Ставром, скрывшись в порубе – им предстояло провести здесь ночь и

почти весь завтрашний день, постясь и очищаясь, – довольно растянулся на охапке сена.

Его тело ныло от боли, содранную кожу на лице саднило и щипало, но он почти не

замечал этого. Перед его глазами стояли огромные глаза Липки, встревоженные и

любящие. Она не могла подойти близко и стояла, спрятавшись за кустом калины, но он

увидел ее, а больше ему ничего и не было нужно.

– Ничего, паря, вот завтра потом-то в мыльне изойдешь, вся хворь из тебя и вытечет.

Пар – первое дело при таком деле, – миролюбиво проговорил Ставр, располагаясь

рядом.

– Скажи-ко, вящий, почему мы женщину любим? – спросил Суховей, глядя в черный

потолок.

– Женщину? Ты ж в Доме жил?! – удивился Ставр. – Неужто ничего не понял?

35

– В Доме-то не так, там все по-другому было. Без любви. А я хочу понять, почему

сердце заходится, когда ее видишь? Почему о ней одной думы в голову идут? Тревога за

нее дышать не дает.

Ставр помолчал, обдумывая вопрос Суховея.

– Я так разумею: это происходит потому, что только ей одной мы можем не

доказывать свою храбрость и силу, но решаемся открыть всю слабость и страх, понимая,

что она не оттолкнет, не засмеется и не предаст. Это перед другими мы пыжимся,

хорохоримся, перед ней этого делать не нужно. Рядом с ней наш настоящий приют,

здесь мы отдыхаем душой и сердцем. С ней мы настоящие, всегда. Если ты чувствуешь,

знаешь, что она в силах увидеть тебя не глазами – сердцем, только тогда ты отдаешь ей

всю душу. И такая женщина рождена только для тебя. Она это ведает, и ты ведаешь …

без слов.

Глава 5

Конец лета – время сбора сильных и злых трав, кореньев да грибов. Большуха, по-

иному баушка, медленно брела по лесным полянам, мочила ноги в болотах, утопала по

колено в вязком иле реки. Для нее настала хлопотливая пора сбора былья для особых

магически сильных зелий.

Тягучую думу думала Ставриха – старшая мать рода Славичей. Многое было дано ей и

бабничать – роды принимать, и бабить – нашептыванием кровь остановить, простую

болезнь излечить, а то и бабкать – ворожить на общее благо. С разгулявшимися

домашними духами, опять же, только большуха управиться может. Но Яге дано намного

больше. Она живет на грани живых и мертвых миров – Яви и Нави. Ей подвластны

живые духи Земли и духи четырех стихий. Умертвия и прочая нечисть, боится ее не в