золота во вчерашней отмывке. Оценив праздничное настроение

встречавших, обвел всех взглядом маньяка, и выдавил одно

слово:

«Ну?»

Ниночка, напуганная сегодня второй раз, теперь видом

нашего коллеги, затихла и постаралась раствориться, исчезнуть

из вида. Дока же важно со стула поднялся, прошел в соседнюю

комнату и вернулся с драгоценным пузырьком в руке.

«Здесь твой двухнедельный заработок как геолога», -

потряс пузырьком возле носа гостя. Реакция того оказалась

мгновенной и непредсказуемой – непостижимым образом

пузырек оказался в его руках. Как завороженный, начал его

вертеть, рассматривать содержимое на свет, что то для себя

шептать.

Не сумевшая сдержаться Ниночка в испуге затрясла руками

и что то пыталась сказать возмутителю спокойствия, Дока же

поначалу опешил, похлопал с открытым ртом глазами, и наконец

из ступора вышел:

«Ну ты даешь!» - это он Владимиру, - «От золота крыша

едет!» - повернулся ко мне, - «Теперь будем ему только издали

показывать, что б не чокнулся окончательно!»

«Пузырек у него отберите!» - пискнула Ниночка, - «Пока

все не рассыпал!»

Пузырек отобрали, но Владимир долго еще сидел с

оловянными глазами, что-то про себя бубнил, качал головой,

поцокивал языком. Наверное прикидывал, хватит ли незаконного

заработка на хлопоты по устройству дочери в институт.

Пришлось предложить ему срочно идти к месту работы – в

погреб – и не смущать остальных нелицеприятным видом.

На следующий день «страшный мужик» навестил Доку

еще раз - появился рано утром, когда мы загружали в люльку

Урала мешки. Хорошо, что Владимир давно смену закончил.

Иначе б мы точно спалились: Шарпан первым делом кинулся к

погребу, убедился, что на двери замок. И только после этого

подошел к нам, когда Дока лихорадочно застегивал на люльке

брезент, что бы скрыть под ним мешки с дробленкой.

«Здорово, мужики!» - расплылся в улыбке.

«Чего надо?» - с мрачным видом поинтересовался Дока,

которого этот тип однажды чуть не лишил зрения. Дело было на

утиной охоте, любителем которой Шарпан был не меньше

нашего, но относился к разряду одиночек. Устраивался всегда от

других подальше, и всю ночь сидел напротив подсадных

резиновых уток, ждал, когда к ним прилетит утка живая. То-есть,

в самом важном этапе охоты – приготовлении и уничтожении

вечером кондера не участвовал. На этот же раз Дока решил

посидеть с ним в темноте часок, посмотреть, действительно ли

живые утки к подсадным садятся. Устроился в сторонке, посидел,

и уже собрался уходить, по времени в основной компании кондер

должен был быть уже готов. И тут с его стороны к Шарпану

подлетела утка, которую тот не столько увидел, сколько

услышал. Дробь прошумела рядом с Докой, и это его не удивило

– так на охоте частенько бывает. Но этот Шарпан, заряжая

патроны, вместо войлочных пыжей употреблял самодельные,

лично вырубленные из листа сухой штукатурки. Которые наверное

еще в стволе рассыпались в порошок, разлетавшийся намного

шире дроби. Доку хлестнуло по верхней части тела, в том числе

по глазам. Пришлось долго их промывать, и с неделю они были

красными как у рака. С тех пор Дока при Шарпане не улыбался,

демонстрировал нежелание даже разговаривать, хотя в его

отсутствии инцидент вспоминал с улыбкой. Сейчас его показная

серьезность больше объяснялась попыткой гостя прорваться в

погреб.

«Да ладно тебе!» - похлопал Шарпан Доку по плечу, мне

же пожал руку, - «Кто старое вспомнит – тому глаз вон!» - это он

о злосчастных пыжах из сухой штукатурки, - «Просьба у меня к

тебе!»

«Это ж какая?» - поинтересовался Дока с ехидством, -

«Еще раз под твои пыжи подставиться?»

«Не, другое!» - расплылся гость в улыбке, но тут же

принял серьезный вид, - «Хочу на зиму солонину из сайгачатины

заделать, пока она тут пасется. Сами знаете, что сейчас в

магазинах, мясом и не пахнет. А жить надо», - и этак показушно