– Па!

Он вздрогнул, проснулся. Сначала скрипнула дверь, потом кто-то сказал: 'Па!' Эми? Откуда он взялся? Жнец ладонью отёр лицо. Жарища. Заснул я, что ли? Светло в комнате, но здесь целый месяц светло, а потом темно девять месяцев. Не разберёшь: утро, день, вечер...

– Па!
– сказал Эми.
– Ма сказала, чтобы все уже шли ужинать. Папа, ты спишь?

'Ужинать, значит, сейчас вечер'.

– Уже не сплю, - ответил Жнец.
– Иди, Эми, скажи ей - сейчас.

– Она ругалась, чтоб сразу. Потому что остынет.

Жнец сел на кровати, пошаркал по полу, ища тапочки, и не нашёл. Куда я их зашвырнул? Рухнул как подкошенный и тут же заснул. Снилось что-то, не помню что. Сон выскальзывает, как обмылок из рук. Она ругалась. Надо идти, иначе парню опять из-за меня влетит.

– Уже иду, - сказал Жнец.
– Не надо, чтоб мама остыла.

***

За ужином болтали ни о чём, и после всё никак не могли остановиться. Спиро проводил Жнеца в комнату, уйти не спешил - подпирал дверной косяк; орудовал зубочисткой, поэтому говорил временами невнятно.

– ...соираэсся х'эхать?

– Что?
– переспросил Жнец.

– Я так понял, что ты собираешься съехать.

– Даже не знаю. Я подумал, вам с Эми в одной комнате тесно, деньги есть, свободные комнаты у Испанца пока есть, вот я и решил - до начала сезона к нему, а там посмотрим. К Эми буду приходить в мастерские.

– Чего тесно?
– спросил, ёрзая на подоконнике, Эми.
– И ничего не тесно, правда, деда?

– Нам с Эми не тесно, - подтвердил Спиро.
– Нам иногда громко, особенно по вечерам.

– Я буду тихо. Честно. Больше не буду спрашивать. А почему нельзя, чтоб папа просто так приходил в мастерские? Почему для этого надо, чтоб он куда-то съехал? Почему...

– Почему-почему-почему, - передразнил Спиро.
– Опять вопросы? А ну-ка марш в постель! Завтра рано вставать; ты не забыл, что нужно мне помочь разобраться с помпой?

– Да!
– Эми спрыгнул на пол, хотел сбежать, но что-то вспомнил.
– Па, я ещё хотел спросить. Дед, одно слово, всего одно. Ты иди спать, я сейчас.

Спиро вздохнул, проворчал: 'Спокойной ночи. Эми, чтоб через пять минут был в постели. Зубы не забудь почистить', - и вышел.

– Что, Эми?

– Па, а чего мама всё время с тобой про 'Ковчег'? Это же плавучая гостиница, да? Или какая-то другая? Ты же не там был, а искал жёлтый гейзер? Почему тогда она... И почему Лесс говорил Джерри, что Марго ему говорила, что ей рассказывал рыжий Дикки, что какая-то тварь убила на 'Ковчеге' смотрителя?

– Какой из этих вопросов последний?
– с улыбкой поинтересовался Жнец.
– Ладно, Эми, я пошутил. Это та самая гостиница, о которой мы говорили с мамой. Мама боялась, что я поступлю туда смотрителем вместо Дикки, но это она зря, я в море пока выходить не собираюсь. О твари никто ничего не знает, потому что на 'Ковчег' до открытия навигации никто попасть не может.

– А почему же тогда все они говорили, что какой-то Цим-мер-ман дал это... ин-тер... В общем, он сказал, что сам видел на 'Ковчеге' тварь, и что она убила смотрителя.

– Циммерман? Кто тебе про нёго сказал?

– Не мне, а Джерри. Лесс говорил, я случайно услышал. Он говорил, что Маргошка ему говорила, а ей растрепал её рыжий хахаль-трахаль.

– Что за слова, Эми?

– А что, нельзя? Так его Лесс называет. Ладно, нельзя так нельзя.

– Нельзя верить слухам, - твёрдо сказал Жнец.
– Если кто-то кого-то называет чьим-то хахалем-трахалем...

– Это что такое?!
– спросила Ксения Вентури. Стояла в дверях, уперев руки в бока. Поза могла показаться угрожающей, будь на Ксении какая-то другая одежда, а не купальный халат.
– Хорошим словам ты его учишь. Эми, ты почему до сих пор не в постели?

На риторические вопросы лучше не отвечать. Эми вышмыгнул прочь. Услышав топот и грохот двери, Жнец понял - зубы как были нечищеными, так и остались. Он глянул на Ксению и поспешно отвёл взгляд. Прошёлся по комнате, бормоча: 'Ну конечно, опять я окажусь виноватым. Я же каторжник, альфонс и...' Когда повернулся, увидел - Ксения у окна, а не возле двери, дверь прикрыта. Как будто пришла просто так, подышать воздухом, а не скандал устроить. Обмылок сна ворочался в памяти, рождая неясное раздражение. Не избежать разговора, подумал Жнец. Тело опять выкидывало коленца. Если разговор, зачем было запирать дверь? Зачем красться, зачем... Вопросов не меньше, чем у Эми. Почему Ксюш опять теребит пояс халата, почему теперь он завязан не на двойной узел, а на бант? Почему щёки у неё красные, как в том сне, и шея красная и...

– Зачем ты...
– неожиданно низким голосом спросила Ксения. Руки держала на весу, как будто не знала, что с ними делать.

– Тише, - попросил Жнец.
– Стены здесь тонкие.

'Зачем я развязываю пояс? Странный вопрос. Потому что хочу это сделать', - думал Жнец, слушая, как где-то очень далеко бубнят голоса: старческий и детский, а где-то совсем близко - живое дыхание, шорох ткани, сдержанный стон. И он перестал думать о том, что было во сне. Явь важнее.

Седьмой стежок